Мы в социальных сетях:

О нас | Помощь | Реклама

© 2008-2025 Фотострана

Реклама
Получить
Поделитесь записью с друзьями
ПРИКОСНОВЕНИЕ ДУШИ
Одно из самых горьких оскорблений, которое может нанести женщине писатель, – заменить посвящение ей другим именем.
Так однажды поступил по отношению к своей жене Наталье Крандиевской «красный граф» Алексей Толстой после двадцати лет совместной жизни и рождения трех общих детей.
А вот как она ответила на это, стараясь простить непростительное, что ей, правда, не всегда удавалось:

Разве так уж это важно,
Что по воле чьих-то сил
Ты на книге так отважно
Посвященье изменил?
Тщетны все предохраненья, –
В этой книге я жива,
Узнаю мои волненья,
Узнаю мои слова.
А тщеславья погремушки,
Что ж, бери себе назад!
Так «Отдай мои игрушки», –
Дети в ссоре говорят.

«Быть женщиной – великий шаг…» – сказано у Бориса Пастернака.
А быть женой писателя – это вообще жертвоприношение, на которое далеко не все женщины способны, а писательницы особенно.
Лишь беззаветная любовь может помочь женщине простить недостаточное внимание мужчины к самому дорогому, что у нее есть, будь то ребенок или стихи, если, конечно, она их пишет не для развлечения, а всерьез, ибо тогда они тоже что-то вроде своих кровных детишек.

А я опять пишу о том,
О чём не говорят стихами,
О самом тайном и простом,
О том, чего боимся сами.
Судьба различна у стихов.
Мои обнажены до дрожи
Они — как сброшенный покров
Они — как родинка на коже.
Но кто-то губы освежит
Моей неутолённой жаждой,
Пока живая жизнь дрожит,
Распята в этой строчке каждой.

Редчайшую всепоглощающую любовь Натальи Крандиевской к Алексею Толстому, с которой она не могла совладать ни после их развода, ни после его смерти, доказывают ее безнадежно любовные послания к нему даже через многие годы после того, как его не стало.
После без малого двадцати лет совместной жизни с Крандиевской Алексей Толстой твердо собрался сменить жену, и дело было не только в том, что она постарела и он, в соответствии со «свирепыми законами любви», искал себе женщину помоложе, как полагала впоследствии и Наталья Васильевна, и ее взрослые дети.
Трещина в отношениях между супругами наметилась давно.
Еще в 1929 году Толстой писал Крандиевской:

«Что нас разъединяет?

То, что мы проводим жизнь в разных мирах, ты — в думах, в заботах о детях и мне, в книгах, я в фантазии, которая меня опустошает.
Когда я прихожу в столовую и в твою комнату, — я сваливаюсь из совсем другого мира.
Часто бывает ощущение, что я прихожу в гости
Когда ты входишь в столовую, где бабушка раскладывает пасьянс, тебя это успокаивает.
На меня наводит тоску.
От тишины я тоскую.
У меня всегда был этот душевный изъян — боязнь скуки».

А Крандиевская размышляла в ответ на эти строки в своем дневнике:

«Пути наши так давно слиты воедино, почему же все чаще мне кажется, что они только параллельны?
Каждый шагает сам по себе. Я очень страдаю от этого.
Ему чуждо многое, что свойственно мне органически. Ему враждебно всякое погружение в себя.
Он этого боится, как черт ладана. Мне же необходимо время от времени остановиться в адовом кружении жизни, оглядеться вокруг, погрузиться в тишину.
И вот пять лет спустя после этой записи оказалось, что зацепились они друг за друга не так прочно, не было больше глубокой любви, настало охлаждение, притупление чувств, рутина, скука, от которой страдали оба, но больше, как водится, женщина.
И если у нее все было в прошлом, то Толстой продолжал строить новые планы, и это разводило их еще дальше друг от друга.

«Я изнемогала.
Я запустила дела и хозяйство.
Я спрашивала себя: — если притупляется с годами жажда физического насыщения, где же все остальное?
Где эта готика любви, которую мы с упорством маниаков громадим столько лет?
Неужели все рухнуло, все строилось на песке?
Я спрашивала в тоске: — Скажи, куда же все девалось?
Он отвечал устало и цинично: — А черт его знает, куда все девается. Почем я знаю?
Мне хотелось ехать с ним за границу, на писательский съезд. Он согласился с безнадежным равнодушием — поезжай, если хочешь.
Разве можно было воспользоваться таким согласием? Я отказалась.

Он не настаивал, уехал один....

Это было наше последнее лето, и мы проводили его врозь.
Конечно, дело осложняла моя гордость, романтическая дурь, пронесенная через всю жизнь, себе во вред.
Я все еще продолжала сочинять любовную повесть о муже своем. Я писала ему стихи.
Я была как лейденская банка, заряженная грозами.
Со мною было неуютно и неблагополучно».

«В конце лета 1935 года Толстой вернулся из-за границы...

Он был мрачен.
С откровенной жестокостью он говорил:
— У меня осталась одна работа.
У меня нет личной жизни».
И тогда Наталья Крандиевская ушла из дома сама. Первая.
В синий плащ печально завернулась и ушла.
Ушла — потому что находиться рядом с разлюбившим ее человеком больше не могла...

...А когда-то, давным-давно, Иван Бунин рассказывал: "Она пришла ко мне однажды в морозные сумерки, вся в инее, – иней опушил всю ее беличью шапочку, беличий воротник шубки, ресницы, уголки губ, – и я просто поражен был ее юной прелестью, ее девичьей красотой и восхищен талантливостью ее стихов…

А её первая книжка вызвала не громогласные, но добросердечные отзывы Александра Блока, Валерия Брюсова, Софьи Парнок...

...И всё это, всю свою жизнь она положила под ноги человеку, который с лёгкостью отказался от неё...

Уходят люди и приходят люди.
три вечных слова: БЫЛО, ЕСТЬ и БУДЕТ
Не замыкая, повторяют круг.
Венок любви, и радости, и муки
Подхватят снова молодые руки,
Когда его мы выроним из рук.
Да будет он и легкий, и цветущий,
Для новой жизни, нам вослед идущей,
Благоухать всей прелестью земной,
Как нам благоухал! Не бойтесь повторенья:
И смерти таинство, и таинство рожденья
Благословенны вечной новизной.
1954

Татьяна Ельчанинова
Одно из самых горьких оскорблений, которое может нанести женщине писатель, – заменить посвящение ей ...
Рейтинг записи:
5,5 - 5 отзывов
Нравится5
Поделитесь записью с друзьями
Никто еще не оставил комментариев – станьте первым!
Наверх