Здесь выдают
ставки
ставки
Елена
/
И она любила меня, да по-дурацки и нелепо.. Я обожал украдкой любоваться ей, когда она писала ...

И она любила меня, да по-дурацки и нелепо..
Я обожал украдкой любоваться ей, когда она писала картины маслом: в одном нижнем белье или засучив рукава моей офисной рубашки (тем самым высказывая протест о том, как ненавидит мою работу).
Вся чумазая, лохматая, взъерошенная, по локти в краске, медленно, чертовски сексуально касалась пальцами холста.
Я иногда ловил себя на мысли, что устал: от неё, от проблем, что сыпались на наши плечи, от ее истерик вследствие которых я был вынужден каждый месяц покупать новую посуду.
И думал о том, смогу ли я улизнуть максимально тихо и безболезненно, как для неё, так и для самого себя, конечно.
Мне казалось, что без меня она пропадёт, не справится, не сможет. За ней, как за ребёнком, был нужен глаз да глаз: то ошпарится пока сварит суп, то поскользнётся и руку сломает, ужинать не будет, пока я не напомню. Временами осознание этой мысли буквально окрыляло меня, я всеми фибрами души ощущал свою значимость, свою особенность, и словно физически вырастал вдвое, но порой это утомляло. В конце концов, она не пятилетняя дочь, а моя женщина.
Но она была такой нежной, такой заботливой, так искренне хотела мне помочь со всеми проблемами, хотя ничего не смыслила ни в одной из них.
И она любила меня, да по-дурацки и нелепо, но по-настоящему, понимаете? Не как в сопливых романтичных фильмах и второсортных романах, а осознанно, глубоко, как-то слишком взросло для неё самой.
Я смотрел, как она рисует и зачем то произнёс вслух:
- Я не оставлю тебя, потому что знаю, что больше нет мужчины, способного тебя вытерпеть, а главное - сделать счастливой. Ну и ещё потому что без тебя я сам загнусь.
Она обернулась, оголив смуглое плечо, улыбнулась лишь кончиками губ и шепотом произнесла:
- Теперь наконец-то и ты это понял.
Я обожал украдкой любоваться ей, когда она писала картины маслом: в одном нижнем белье или засучив рукава моей офисной рубашки (тем самым высказывая протест о том, как ненавидит мою работу).
Вся чумазая, лохматая, взъерошенная, по локти в краске, медленно, чертовски сексуально касалась пальцами холста.
Я иногда ловил себя на мысли, что устал: от неё, от проблем, что сыпались на наши плечи, от ее истерик вследствие которых я был вынужден каждый месяц покупать новую посуду.
И думал о том, смогу ли я улизнуть максимально тихо и безболезненно, как для неё, так и для самого себя, конечно.
Мне казалось, что без меня она пропадёт, не справится, не сможет. За ней, как за ребёнком, был нужен глаз да глаз: то ошпарится пока сварит суп, то поскользнётся и руку сломает, ужинать не будет, пока я не напомню. Временами осознание этой мысли буквально окрыляло меня, я всеми фибрами души ощущал свою значимость, свою особенность, и словно физически вырастал вдвое, но порой это утомляло. В конце концов, она не пятилетняя дочь, а моя женщина.
Но она была такой нежной, такой заботливой, так искренне хотела мне помочь со всеми проблемами, хотя ничего не смыслила ни в одной из них.
И она любила меня, да по-дурацки и нелепо, но по-настоящему, понимаете? Не как в сопливых романтичных фильмах и второсортных романах, а осознанно, глубоко, как-то слишком взросло для неё самой.
Я смотрел, как она рисует и зачем то произнёс вслух:
- Я не оставлю тебя, потому что знаю, что больше нет мужчины, способного тебя вытерпеть, а главное - сделать счастливой. Ну и ещё потому что без тебя я сам загнусь.
Она обернулась, оголив смуглое плечо, улыбнулась лишь кончиками губ и шепотом произнесла:
- Теперь наконец-то и ты это понял.

Следующая запись: Лучшее, что можно сделать в любви, это давать партнеру дышать. Перестать сбивать его с ног водопадом ...
Лучшие публикации