Здесь выдают
ставки
ставки

ЗАВИСТЬ
«Зависть есть скорбь о благополучии ближнего».
— Святитель Василий Великий
Говорят: зависть — порок низкий, тайный, гнусный. Говорят — и будто бы всё уже сказано. А мне, признаться, думается, что зависть — порок не столько низкий, сколько отчаянный. Да, отчаянный! В нём не просто злоба, а безысходность души, не имеющей выхода для любви, не нашедшей Бога, не усмотревшей себя как образ Божий. Завистник — это человек, потерявший ощущение собственной неповторимости. Он перестал быть собой, а потому страдает, что кто-то другой — есть.
Он смотрит на чужую радость и ощущает не просто свою беду — он ощущает отсутствие смысла собственной жизни. Зависть — это ведь не про «у тебя есть, а у меня нет», не про сравнение богатства, славы, успеха. Это нечто более трагичное: «ты живёшь, а я — нет». Завистник чувствует: «я пуст, я несуществую», — и потому ненавидит того, кто живёт полнотой. Не богатого ненавидит бедный, но живого ненавидит мёртвый.
И вот тут начинается страшное. Завистник может быть тонко образован, эстетически изыскан, даже кажущимся праведником — и тем злее его зависть. Потому что в её корне — желание быть Богом. Да, да — не просто быть как другой человек, а занять чужое бытие. Это преступление не только против человека, но и против Бога-Творца, создавшего каждого в отдельности, со своим путем, своим страданием, своим спасением. Зависть, как анти-молитва, шепчет: «да не будет воли Твоей, Господи, но моя». А потому зависть — сестра гордости, и как сатана, завистник падает не от бедности, но от отречения от любви.
Видел я однажды, в молодости, в одном монастыре, старца. Он был слеп и почти недвижим. К нему приезжали люди за тысячи верст, чтобы просто быть рядом, послушать тишину его молчания. Один брат, очень ревностный, стал злобствовать — почему к нему не идут? Он молится, трудится, книги пишет, а к нему — тишина. Я видел, как он страдал. Зависть его была не злой, не коварной, но мучительной, как ржа, разъедающая медь души. Он завидовал не дарам старца, а любви к нему. «За что?» — спрашивал он Бога. Ответа не было. И это молчание Бога стало началом его покаяния. Через много лет он сам стал старцем. И первым его словом было: «Простите меня за мою зависть. Она научила меня любви».
О, если бы зависть могла научить любви! Но чаще — разрушает. И разрушает тайно, как червь в яблоке. Человек может смеяться, радоваться — но его сердце гниёт. Он перестаёт быть благодарным. А благодарность — это начало молитвы, начало спасения. Завистник же — нем. Он не может сказать: «Слава Богу за всё», потому что в его душе всё — несправедливо. И вот здесь — бездна.
Но всё же, верю: и завистник может быть спасён. Ибо если глубина зависти в том, что человек чувствует себя никем, то спасение его — в осознании: он любим Богом. Не просто создан, но любим. И нет другого такого, как он. У Бога нет клонов, только образы. Если он — единственный, если ему прощено, если его ждут — зачем ему быть другим? Зачем чужая жизнь, если его собственная — дорога в вечность?
Зависть исчезает там, где душа начинает жить благодарением. Там, где сердце — место встречи с Богом. Там, где уже не важно, кто лучше, кто богаче, кто любим. Потому что сам ты — жив, и сам ты — в Боге.
А потому скажу: зависть — это тайный крик души, забывшей, что она есть. И ответом на неё может быть только любовь, только милость, только Христос. Не логика. Не сравнение. Не самоуничижение. Только признание: «я — Твой, Господи, и мне достаточно».
.
Хочешь, расскажу тебе, читатель, страшную правду?
Зависть — в каждом из нас.
Не обманывайся своей внешней добродетелью, не торопись с отговорками: «я не завистлив». Поверь, самое тонкое лукавство нашего сердца — убедить себя, будто мы свободны от того, чему ежедневно поддаёмся тайно, исподтишка, внутри своих мыслей, сравнений, мимолётных досад. Зависть — не всегда злобный взор, не всегда яд, брошенный в спину ближнему. Часто — это лёгкий укол боли, когда видишь, как другому удалось то, о чём ты только молился. Это внезапное сжатие сердца, когда кто-то любим, а ты — забыт. Это то неловкое, внутренне прячущиеся чувство, которое сразу хочется стереть, не признав, потому что оно унижает нас самих — «Как же так? Я же хороший…»
Но если быть честным — до конца, без фальши, без попытки укрыться за нравственностью, — то в глубине каждого из нас найдётся этот червь. И он не всегда злой — иногда он просто отчаянно тоскующий. Мы не ненавидим других — мы плачем о себе. Зависть не кричит: «Я хочу, чтобы у него не было», — она плачет: «Почему не я?»
И вот здесь — развязка.
Если мы не побоимся, не отвратимся, не отмахнёмся, а вглядимся в зависть как в зеркало — увидим вовсе не другого. Не того, кому завидуем. Не его успех, не его дом, не его любовь. Нет. Увидим себя. Но не просто себя «неудачливого», «незамеченного», «бедного». Увидим — себя отлученного от любви. Себя, забытого, заброшенного, оставленного. Себя — внутренне сироту.
Зависть — это не просто про «хочу», это про «меня не любят». Это про первородную рану, от которой стонет всё человечество. И если ты вглядишься в зависть достаточно долго, без страха и самооправдания, ты увидишь, что за ней стоит тоска о любви. Именно так — о Любви, с большой буквы. Не о похвале, не об аплодисментах, не о почестях. А о том, чтобы быть увиденным. Быть услышанным. Быть — принятым.
Когда ребёнок ревнует к другому, он не зол — он боится быть ненужным. Так и зависть — крик души, забытой в пустоте. Но если ты увидишь это — ты сделаешь первый шаг.
Первый шаг — домой.
Домой — в смысле духовного отца, который всё видит, и всё любит. Домой — в лоно Того, Кто знает твою душу прежде её рождения. Домой — туда, где ты уже любим, просто потому что ты — есть.
Этот взгляд в зависть, в её гнойную рану, может стать не отравлением, а очищением. Потому что вдруг понимаешь: мне не надо быть другим. Мне не нужно чужое. Мне — нужно только вернуться. Вернуться в Любовь.
А значит — зависть, этот позорный изгой человеческой души, может стать твоей исповедью. Твоим «Господи, помилуй». И началом исцеления.
«Зависть есть скорбь о благополучии ближнего».
— Святитель Василий Великий
Говорят: зависть — порок низкий, тайный, гнусный. Говорят — и будто бы всё уже сказано. А мне, признаться, думается, что зависть — порок не столько низкий, сколько отчаянный. Да, отчаянный! В нём не просто злоба, а безысходность души, не имеющей выхода для любви, не нашедшей Бога, не усмотревшей себя как образ Божий. Завистник — это человек, потерявший ощущение собственной неповторимости. Он перестал быть собой, а потому страдает, что кто-то другой — есть.
Он смотрит на чужую радость и ощущает не просто свою беду — он ощущает отсутствие смысла собственной жизни. Зависть — это ведь не про «у тебя есть, а у меня нет», не про сравнение богатства, славы, успеха. Это нечто более трагичное: «ты живёшь, а я — нет». Завистник чувствует: «я пуст, я несуществую», — и потому ненавидит того, кто живёт полнотой. Не богатого ненавидит бедный, но живого ненавидит мёртвый.
И вот тут начинается страшное. Завистник может быть тонко образован, эстетически изыскан, даже кажущимся праведником — и тем злее его зависть. Потому что в её корне — желание быть Богом. Да, да — не просто быть как другой человек, а занять чужое бытие. Это преступление не только против человека, но и против Бога-Творца, создавшего каждого в отдельности, со своим путем, своим страданием, своим спасением. Зависть, как анти-молитва, шепчет: «да не будет воли Твоей, Господи, но моя». А потому зависть — сестра гордости, и как сатана, завистник падает не от бедности, но от отречения от любви.
Видел я однажды, в молодости, в одном монастыре, старца. Он был слеп и почти недвижим. К нему приезжали люди за тысячи верст, чтобы просто быть рядом, послушать тишину его молчания. Один брат, очень ревностный, стал злобствовать — почему к нему не идут? Он молится, трудится, книги пишет, а к нему — тишина. Я видел, как он страдал. Зависть его была не злой, не коварной, но мучительной, как ржа, разъедающая медь души. Он завидовал не дарам старца, а любви к нему. «За что?» — спрашивал он Бога. Ответа не было. И это молчание Бога стало началом его покаяния. Через много лет он сам стал старцем. И первым его словом было: «Простите меня за мою зависть. Она научила меня любви».
О, если бы зависть могла научить любви! Но чаще — разрушает. И разрушает тайно, как червь в яблоке. Человек может смеяться, радоваться — но его сердце гниёт. Он перестаёт быть благодарным. А благодарность — это начало молитвы, начало спасения. Завистник же — нем. Он не может сказать: «Слава Богу за всё», потому что в его душе всё — несправедливо. И вот здесь — бездна.
Но всё же, верю: и завистник может быть спасён. Ибо если глубина зависти в том, что человек чувствует себя никем, то спасение его — в осознании: он любим Богом. Не просто создан, но любим. И нет другого такого, как он. У Бога нет клонов, только образы. Если он — единственный, если ему прощено, если его ждут — зачем ему быть другим? Зачем чужая жизнь, если его собственная — дорога в вечность?
Зависть исчезает там, где душа начинает жить благодарением. Там, где сердце — место встречи с Богом. Там, где уже не важно, кто лучше, кто богаче, кто любим. Потому что сам ты — жив, и сам ты — в Боге.
А потому скажу: зависть — это тайный крик души, забывшей, что она есть. И ответом на неё может быть только любовь, только милость, только Христос. Не логика. Не сравнение. Не самоуничижение. Только признание: «я — Твой, Господи, и мне достаточно».
.
Хочешь, расскажу тебе, читатель, страшную правду?
Зависть — в каждом из нас.
Не обманывайся своей внешней добродетелью, не торопись с отговорками: «я не завистлив». Поверь, самое тонкое лукавство нашего сердца — убедить себя, будто мы свободны от того, чему ежедневно поддаёмся тайно, исподтишка, внутри своих мыслей, сравнений, мимолётных досад. Зависть — не всегда злобный взор, не всегда яд, брошенный в спину ближнему. Часто — это лёгкий укол боли, когда видишь, как другому удалось то, о чём ты только молился. Это внезапное сжатие сердца, когда кто-то любим, а ты — забыт. Это то неловкое, внутренне прячущиеся чувство, которое сразу хочется стереть, не признав, потому что оно унижает нас самих — «Как же так? Я же хороший…»
Но если быть честным — до конца, без фальши, без попытки укрыться за нравственностью, — то в глубине каждого из нас найдётся этот червь. И он не всегда злой — иногда он просто отчаянно тоскующий. Мы не ненавидим других — мы плачем о себе. Зависть не кричит: «Я хочу, чтобы у него не было», — она плачет: «Почему не я?»
И вот здесь — развязка.
Если мы не побоимся, не отвратимся, не отмахнёмся, а вглядимся в зависть как в зеркало — увидим вовсе не другого. Не того, кому завидуем. Не его успех, не его дом, не его любовь. Нет. Увидим себя. Но не просто себя «неудачливого», «незамеченного», «бедного». Увидим — себя отлученного от любви. Себя, забытого, заброшенного, оставленного. Себя — внутренне сироту.
Зависть — это не просто про «хочу», это про «меня не любят». Это про первородную рану, от которой стонет всё человечество. И если ты вглядишься в зависть достаточно долго, без страха и самооправдания, ты увидишь, что за ней стоит тоска о любви. Именно так — о Любви, с большой буквы. Не о похвале, не об аплодисментах, не о почестях. А о том, чтобы быть увиденным. Быть услышанным. Быть — принятым.
Когда ребёнок ревнует к другому, он не зол — он боится быть ненужным. Так и зависть — крик души, забытой в пустоте. Но если ты увидишь это — ты сделаешь первый шаг.
Первый шаг — домой.
Домой — в смысле духовного отца, который всё видит, и всё любит. Домой — в лоно Того, Кто знает твою душу прежде её рождения. Домой — туда, где ты уже любим, просто потому что ты — есть.
Этот взгляд в зависть, в её гнойную рану, может стать не отравлением, а очищением. Потому что вдруг понимаешь: мне не надо быть другим. Мне не нужно чужое. Мне — нужно только вернуться. Вернуться в Любовь.
А значит — зависть, этот позорный изгой человеческой души, может стать твоей исповедью. Твоим «Господи, помилуй». И началом исцеления.
Следующая запись: Когда вы поднимитесь на более зрелый эмоциональный уровень, то не станете отвечать негативно на ...
Лучшие публикации