Реальная история...
Ночь. Купе, заполненное тремя женщинами неопределенного возраста, их сумками и запахом свежесъеденной курицы. Я трясусь в такт поезду, везущему меня в Москву. Гляжу на часы: пол-третьего. Отчего же я проснулся?
Снизу слышится шепот соседок:
— Может, кому-то плохо стало? Сердце или астма…
— Неужели во всем поезде не найдется врача?!
— А до ближайшей станции больше часа, можно и не доехать.
Из репродуктора раздается неприятный мужской голос:
— Уважаемые пассажиры! Если среди вас есть врач или медицинский работник, пройдите, пожалуйста, в девятый вагон для оказания срочной помощи! Повторяю…
Скорее машинально или спросонья спрыгиваю с полки, расчесываюсь пальцами, делаю большой глоток теплой минералки и плетусь через два вагона по старой, но, видимо, незабытой привычке идти, если требуется помощь. Уже по дороге соображаю, что делать этого не стоит. Я уже не практикую, а сидеть час у постели эпилептика и засовывать ему в рот всевозможные предметы желания никакого! Решаю трусливо повернуть обратно, прикинувшись заблудившимся или возвращающимся из ресторана.
Поздняк: ноги заносят меня в раскрытое купе, а в нем лежит молодая роженица с искусанными до крови губами и крупными каплями пота на лбу. Она и бригадир поезда смотрят на меня: она с надеждой, а бригадир с подозрительностью таможенника. Собираюсь буркнуть «Пардон! Попутал поезд» и удалиться, но в этот момент у женщины начинаются схватки и она орет так, что уйти невозможно. Укладываю ее на взбитую постель, требую, чтобы все вышли и принесли (прямо как в кино!) тазик горячей воды и полотенце. Роженица хватает меня за руку и с ужасом смотрит в глаза.
- Так мы не родим, дорогая! Ну-ка, снимай трусы – пойми меня правильно! – ложись на спину и раздвинь ноги…
Я достал из кармана пачку салфеток, вытер ей лоб.
—Как зовут?
— Анна, — прошептала она, сжимая мою руку так, что кости хрустнули.
В дверях показалось перекошенное от ужаса лицо проводницы с тазом.
— Скорая будет только через сорок минут на разъезде!
Я отогнал ее взглядом. Осмотр показал, что раскрытие полное, головка уже прорезывалась. Сейчас. Все происходило сейчас.
— Анна, слушай только меня. Тужься, когда я скажу.
Она закивала, глаза были полны слез и животного страха. Я поддерживал, команды отдавал короткие, резкие. Мир сузился до этого купе, до хриплого дыхания женщины и липкого пола под ногами.
Ребенок родился быстро, одним мощным усилием. Синий, скользкий, неподвижный. Я пережал и перерезал пуповину шнурком от своего свитера, энергично растер его спинку. Тишина была оглушительной. Анна смотрела на меня, не дыша.
Потом младенец резко дернулся и зашелся тонким, пронзительным криком.
Я завернул его в чистое полотенце, положил Анне на грудь. Она плакала, смеясь. В этот момент я заметил на ее бедре, чуть выше колена, маленькую татуировку. Стилизованную ласточку с цифрой «17» под ней. Странно. Знакомо.
Дверь купе распахнулась. Вошел бригадир, за ним — мужчина в дорогой дорожной куртке, с бледным, осунувшимся лицом.
— Спасибо, доктор, я ее муж, Артем, — он бросился к Анне, но его взгляд на секунду задержался на татуировке, и по лицу промелькнула тень не удивления, а чего-то иного. Раздражения? Страха?
— Все в порядке, — сказал я. — Оба стабильны.
Артем кивком поблагодарил, но его рука, легшая на плечо жены, была напряжена. Он быстро накрыл ее ноги одеялом, скрыв тату.
Я вышел в коридор, чтобы отдышаться. Руки дрожали. Проводница сунула мне стакан сладкого чая.
—Вы герой, доктор.
Из купе напротив вышла пожилая женщина, наблюдала за происходящим с каменным лицом. На ее запястье, когда она поправляла платок, я мельком увидел шрам. Аккуратный, хирургический, в форме буквы «Г». Как у пострадавших в том самом ДТП семь лет назад, по которому я вел экспертизу. Слишком большое совпадение.
Я вернулся в свое купе, но сон не шел. Ласточка с семнадцатью. Шрам. Внезапно в памяти всплыла старая газетная вырезка. «Банда «Ласточки», занимавшаяся похищением новорожденных детей из роддомов, действовала по всей стране. Главарь, известный как «Семнадцатый», скрылся. Опознавательный знак — татуировка у сообщников».
Я вскочил. Это была не роды. Это был спектакль.
Я бросился обратно в девятый вагон. Купе было пусто. На смятой простыне темнело пятно крови. Ни Анны, ни ребенка, ни Артема. Проводница, мывшая пол в торце, удивленно подняла на меня глаза.
— А где… роженица?
— Муж перевел их в свой люкс, в первом классе. Спасибо вам еще раз.
Люкс в первом классе был заперт. Я постучал, потом стал бить кулаком.
Дверь открыл Артем. За его спиной в роскошном купе никого не было.
— Где Анна? Где ребенок? — попытался я войти, но он преградил путь.
— Успокойтесь, доктор. Ей нужен покой. Она спит.
— Покажите мне ее. Сейчас.
Наши взгляды скрестились. В его глазах я увидел холодную сталь. Он знал, что я что-то понял.
— Доктор…— тихо сказал он.
В этот момент из-за его спины донесся слабый, но отчетливый звук — не крик младенца, а сдавленный, испуганный всхлип. Не из этого купе. Из служебного помещения рядом.
Я оттолкнул Артема и рванул к соседней двери. Она была не заперта. Внутри, на узкой лавке, сидела бледная, как полотно, Анна, зажав в руках мобильный телефон. Ребенка с ней не было.
— Где ребенок? — коротко отрезал я.
Она подняла на меня заплаканные глаза.
—Они забрали его. Сказали, отдадут, когда все будет кончено.
— Кто они? Что кончено?
— Я не знаю! Мне заплатили, чтобы я изобразила роды в поезде. Чтобы вы… настоящий врач… все подтвердил. А потом… его должны были подменить. Мне нужны были деньги…
Из телефона послышался голос — тот самый, что объявлял по вагону о поиске врача. Спокойный, властный.
— Доктор, не вмешивайтесь не в свое дело. Ребенок будет возвращен матери, и все останутся живы. Просто забудьте.
Я посмотрел на Анну, на ее пустой живот, на лицо Артема в дверях. И все сложилось. Подстава с «родами» для того, чтобы я, независимый свидетель-медик, зафиксировал рождение живого ребенка. Дальше его должны были подменить на другого, того, кого нужно было провезти легально, с документами. Но что-то пошло не так. План изменился.
Я выхватил телефон у Анны.
— Вы слышали? Ребенок здесь. Я его нашел. И я не позволю вам его забрать.
В трубке воцарилась тишина. Потом голос произнес:
— Это большая ошибка.
Я бросился в коридор, набирая номер транспортной полиции. Артем попытался меня остановить, но я ударил его в горло, и он, закашлявшись, осел на пол. Я бежал по вагону, крича проводнице:
— Поднимите машиниста! Остановите поезд!
Она смотрела на меня с ужасом.
— Доктор, что случилось?
— Ребенка похитили! Объявите тревогу!
В этот момент поезд резко затормозил, заскрежетал, с грохотом посыпались вещи с полок. Мы все рухнули на пол. В окне мелькнули огни какого-то полустанка.
Я оттолкнулся, выскочил в тамбур и распахнул тяжелую дверь. На перроне, в свете прожекторов, стояли трое мужчин в штатском. Один из них держал на руках конверт от одеяла. Из него торчала маленькая ручка.
— Стой! Полиция! — закричал я, спрыгивая на бетон.
Мужчины резко обернулись. Тот, что с ребенком, бросился бежать к стоявшей в темноте машине. Двое других достали пистолеты.
— Оружие на землю! — скомандовал один из людей в штатском, и я понял, что это не похитители. Это была засада.
Последовала короткая, яростная перестрелка. Пуля просвистела у меня над ухом, вонзившись в вагон. Один из похитителей упал, второй бросил оружие.
А тот, что с ребенком, уже был у машины. Я побежал, не чувствуя ног, легкие горели. Он открыл дверь, пытаясь одной рукой закинуть внутрь сверток.
Я налетел на него, повалил на асфальт. Ребенок выскользнул из его рук и мягко приземлился на одеяло. Он зашелся криком.
Мужчина подо мной извивался, пытаясь достать нож. Сильный удар по голове пригвоздил его к земле. Над нами стоял один из оперативников.
— С ребенком все в порядке? — тяжело дыша, спросил он.
Я поднял сверток, развернул уголок одеяла. Младенец сморщился, чихнул и снова заплакал. Здоровый, крепкий.
— В порядке, — сказал я и передал его подбежавшей медсестре из бригады скорой, которая подъехала к перрону.
Позже, в кабинете начальника линейного отдела полиции, мне все объяснили. Они несколько месяцев вели дело о банде, занимавшейся продажей детей за границу по поддельным документам. «Роды» в поезде были их излюбленной схемой для легализации «транспорта». Мое непредвиденное появление в качестве реального врача спутало им все карты. Они не могли подменить ребенка у меня на глазах, поэтому решили просто выкрасть его на ближайшей остановке, инсценировав уход «родителей». Анна и Артем были мелкой сошкой, нанятой для спектакля. Настоящий заказчик, тот самый голос из телефона, был арестован в Москве через три часа.
Я вышел из здания на рассвете. В кармане звонил телефон. Дочь.
— Пап, ты где? Я звонила в больницу, тебя не нашли.
— В командировке, — ответил я, глядя на поднимающееся над вокзалом солнце.
— А когда вернешься?
— Следующим поездом. Я отключил телефон и пошел покупать билет. Обратно.
Ночь. Купе, заполненное тремя женщинами неопределенного возраста, их сумками и запахом свежесъеденной курицы. Я трясусь в такт поезду, везущему меня в Москву. Гляжу на часы: пол-третьего. Отчего же я проснулся?
Снизу слышится шепот соседок:
— Может, кому-то плохо стало? Сердце или астма…
— Неужели во всем поезде не найдется врача?!
— А до ближайшей станции больше часа, можно и не доехать.
Из репродуктора раздается неприятный мужской голос:
— Уважаемые пассажиры! Если среди вас есть врач или медицинский работник, пройдите, пожалуйста, в девятый вагон для оказания срочной помощи! Повторяю…
Скорее машинально или спросонья спрыгиваю с полки, расчесываюсь пальцами, делаю большой глоток теплой минералки и плетусь через два вагона по старой, но, видимо, незабытой привычке идти, если требуется помощь. Уже по дороге соображаю, что делать этого не стоит. Я уже не практикую, а сидеть час у постели эпилептика и засовывать ему в рот всевозможные предметы желания никакого! Решаю трусливо повернуть обратно, прикинувшись заблудившимся или возвращающимся из ресторана.
Поздняк: ноги заносят меня в раскрытое купе, а в нем лежит молодая роженица с искусанными до крови губами и крупными каплями пота на лбу. Она и бригадир поезда смотрят на меня: она с надеждой, а бригадир с подозрительностью таможенника. Собираюсь буркнуть «Пардон! Попутал поезд» и удалиться, но в этот момент у женщины начинаются схватки и она орет так, что уйти невозможно. Укладываю ее на взбитую постель, требую, чтобы все вышли и принесли (прямо как в кино!) тазик горячей воды и полотенце. Роженица хватает меня за руку и с ужасом смотрит в глаза.
- Так мы не родим, дорогая! Ну-ка, снимай трусы – пойми меня правильно! – ложись на спину и раздвинь ноги…
Я достал из кармана пачку салфеток, вытер ей лоб.
—Как зовут?
— Анна, — прошептала она, сжимая мою руку так, что кости хрустнули.
В дверях показалось перекошенное от ужаса лицо проводницы с тазом.
— Скорая будет только через сорок минут на разъезде!
Я отогнал ее взглядом. Осмотр показал, что раскрытие полное, головка уже прорезывалась. Сейчас. Все происходило сейчас.
— Анна, слушай только меня. Тужься, когда я скажу.
Она закивала, глаза были полны слез и животного страха. Я поддерживал, команды отдавал короткие, резкие. Мир сузился до этого купе, до хриплого дыхания женщины и липкого пола под ногами.
Ребенок родился быстро, одним мощным усилием. Синий, скользкий, неподвижный. Я пережал и перерезал пуповину шнурком от своего свитера, энергично растер его спинку. Тишина была оглушительной. Анна смотрела на меня, не дыша.
Потом младенец резко дернулся и зашелся тонким, пронзительным криком.
Я завернул его в чистое полотенце, положил Анне на грудь. Она плакала, смеясь. В этот момент я заметил на ее бедре, чуть выше колена, маленькую татуировку. Стилизованную ласточку с цифрой «17» под ней. Странно. Знакомо.
Дверь купе распахнулась. Вошел бригадир, за ним — мужчина в дорогой дорожной куртке, с бледным, осунувшимся лицом.
— Спасибо, доктор, я ее муж, Артем, — он бросился к Анне, но его взгляд на секунду задержался на татуировке, и по лицу промелькнула тень не удивления, а чего-то иного. Раздражения? Страха?
— Все в порядке, — сказал я. — Оба стабильны.
Артем кивком поблагодарил, но его рука, легшая на плечо жены, была напряжена. Он быстро накрыл ее ноги одеялом, скрыв тату.
Я вышел в коридор, чтобы отдышаться. Руки дрожали. Проводница сунула мне стакан сладкого чая.
—Вы герой, доктор.
Из купе напротив вышла пожилая женщина, наблюдала за происходящим с каменным лицом. На ее запястье, когда она поправляла платок, я мельком увидел шрам. Аккуратный, хирургический, в форме буквы «Г». Как у пострадавших в том самом ДТП семь лет назад, по которому я вел экспертизу. Слишком большое совпадение.
Я вернулся в свое купе, но сон не шел. Ласточка с семнадцатью. Шрам. Внезапно в памяти всплыла старая газетная вырезка. «Банда «Ласточки», занимавшаяся похищением новорожденных детей из роддомов, действовала по всей стране. Главарь, известный как «Семнадцатый», скрылся. Опознавательный знак — татуировка у сообщников».
Я вскочил. Это была не роды. Это был спектакль.
Я бросился обратно в девятый вагон. Купе было пусто. На смятой простыне темнело пятно крови. Ни Анны, ни ребенка, ни Артема. Проводница, мывшая пол в торце, удивленно подняла на меня глаза.
— А где… роженица?
— Муж перевел их в свой люкс, в первом классе. Спасибо вам еще раз.
Люкс в первом классе был заперт. Я постучал, потом стал бить кулаком.
Дверь открыл Артем. За его спиной в роскошном купе никого не было.
— Где Анна? Где ребенок? — попытался я войти, но он преградил путь.
— Успокойтесь, доктор. Ей нужен покой. Она спит.
— Покажите мне ее. Сейчас.
Наши взгляды скрестились. В его глазах я увидел холодную сталь. Он знал, что я что-то понял.
— Доктор…— тихо сказал он.
В этот момент из-за его спины донесся слабый, но отчетливый звук — не крик младенца, а сдавленный, испуганный всхлип. Не из этого купе. Из служебного помещения рядом.
Я оттолкнул Артема и рванул к соседней двери. Она была не заперта. Внутри, на узкой лавке, сидела бледная, как полотно, Анна, зажав в руках мобильный телефон. Ребенка с ней не было.
— Где ребенок? — коротко отрезал я.
Она подняла на меня заплаканные глаза.
—Они забрали его. Сказали, отдадут, когда все будет кончено.
— Кто они? Что кончено?
— Я не знаю! Мне заплатили, чтобы я изобразила роды в поезде. Чтобы вы… настоящий врач… все подтвердил. А потом… его должны были подменить. Мне нужны были деньги…
Из телефона послышался голос — тот самый, что объявлял по вагону о поиске врача. Спокойный, властный.
— Доктор, не вмешивайтесь не в свое дело. Ребенок будет возвращен матери, и все останутся живы. Просто забудьте.
Я посмотрел на Анну, на ее пустой живот, на лицо Артема в дверях. И все сложилось. Подстава с «родами» для того, чтобы я, независимый свидетель-медик, зафиксировал рождение живого ребенка. Дальше его должны были подменить на другого, того, кого нужно было провезти легально, с документами. Но что-то пошло не так. План изменился.
Я выхватил телефон у Анны.
— Вы слышали? Ребенок здесь. Я его нашел. И я не позволю вам его забрать.
В трубке воцарилась тишина. Потом голос произнес:
— Это большая ошибка.
Я бросился в коридор, набирая номер транспортной полиции. Артем попытался меня остановить, но я ударил его в горло, и он, закашлявшись, осел на пол. Я бежал по вагону, крича проводнице:
— Поднимите машиниста! Остановите поезд!
Она смотрела на меня с ужасом.
— Доктор, что случилось?
— Ребенка похитили! Объявите тревогу!
В этот момент поезд резко затормозил, заскрежетал, с грохотом посыпались вещи с полок. Мы все рухнули на пол. В окне мелькнули огни какого-то полустанка.
Я оттолкнулся, выскочил в тамбур и распахнул тяжелую дверь. На перроне, в свете прожекторов, стояли трое мужчин в штатском. Один из них держал на руках конверт от одеяла. Из него торчала маленькая ручка.
— Стой! Полиция! — закричал я, спрыгивая на бетон.
Мужчины резко обернулись. Тот, что с ребенком, бросился бежать к стоявшей в темноте машине. Двое других достали пистолеты.
— Оружие на землю! — скомандовал один из людей в штатском, и я понял, что это не похитители. Это была засада.
Последовала короткая, яростная перестрелка. Пуля просвистела у меня над ухом, вонзившись в вагон. Один из похитителей упал, второй бросил оружие.
А тот, что с ребенком, уже был у машины. Я побежал, не чувствуя ног, легкие горели. Он открыл дверь, пытаясь одной рукой закинуть внутрь сверток.
Я налетел на него, повалил на асфальт. Ребенок выскользнул из его рук и мягко приземлился на одеяло. Он зашелся криком.
Мужчина подо мной извивался, пытаясь достать нож. Сильный удар по голове пригвоздил его к земле. Над нами стоял один из оперативников.
— С ребенком все в порядке? — тяжело дыша, спросил он.
Я поднял сверток, развернул уголок одеяла. Младенец сморщился, чихнул и снова заплакал. Здоровый, крепкий.
— В порядке, — сказал я и передал его подбежавшей медсестре из бригады скорой, которая подъехала к перрону.
Позже, в кабинете начальника линейного отдела полиции, мне все объяснили. Они несколько месяцев вели дело о банде, занимавшейся продажей детей за границу по поддельным документам. «Роды» в поезде были их излюбленной схемой для легализации «транспорта». Мое непредвиденное появление в качестве реального врача спутало им все карты. Они не могли подменить ребенка у меня на глазах, поэтому решили просто выкрасть его на ближайшей остановке, инсценировав уход «родителей». Анна и Артем были мелкой сошкой, нанятой для спектакля. Настоящий заказчик, тот самый голос из телефона, был арестован в Москве через три часа.
Я вышел из здания на рассвете. В кармане звонил телефон. Дочь.
— Пап, ты где? Я звонила в больницу, тебя не нашли.
— В командировке, — ответил я, глядя на поднимающееся над вокзалом солнце.
— А когда вернешься?
— Следующим поездом. Я отключил телефон и пошел покупать билет. Обратно.

Следующая запись: «Твои дети - невоспитанные свиньи!» - визжала свекровь после того, как сын отказался ее обнимать. 12 лет после развода ни слуху ни духу, а тут сиделка понадобилась. Я спокойно достала телефон и набрала номер: «Алло, полиция?..»
Лучшие публикации