Кира стояла над пустой кроватью, в которой еще утром лежала ее мать. На прикроватном столике остались пузырек с лекарствами, очки и записка, написанная дрожащей рукой: «Прости, солнышко. Я не хочу быть обузой. Не ищи». Телефон Киры разрывался от звонков из хосписа, куда они должны были перевезти маму сегодня вечером. Но Анастасия Петровна, онкологическая больная в терминальной стадии, исчезла из своей квартиры, оставив лишь горсть таблеток и страшную пустоту.
Кира, не раздумывая, позвонила в полицию. Дежурный офицер, выслушав ее, тяжело вздохнул: «Сударыня, ваша мать совершеннолетняя и дееспособная. Она оставила записку. Это не похищение. Мы внесем ее в базу как пропавшую, но приоритет будет низким». Кира поняла, что помощи ждать неоткуда. Она метнулась к окну – на улице моросил холодный осенний дождь, а ее мать была в домашнем халате и тапочках. Она не могла уйти далеко. Или могла? Отчаяние придало ей странной ясности. Она вспомнила, как на днях мать, в моменты просветления между приступами боли, просила: «Кирусь, сбегай на чердак, найди мою шкатулку с открытками. Хочу их перебрать».
Кира взбежала на чердак старого бабушкиного дома, где они жили. Воздух был густым от пыли и запаха старого дерева. Она отодвинула коробки с елочными игрушками и старыми учебниками. В углу, под свалявшимся ковром, она нашла не шкатулку, а старый потрепанный рюкзак. Внутри лежала пачка писем в конвертах без марок, сложенная стопка денег – около пятидесяти тысяч рублей – и ключ от почтового ящика. Кира лихорадочно вскрыла первое попавшееся письмо. «Настенька, наше место ждет нас. Там тихо и нет боли. Как в детстве. Я все устроил. Жду. Твой В.»
Кира не знала ни одного «В.» в жизни матери. Она перевернула конверт. Штемпель с датой трехлетней давности и названием соседнего райцентра, Заозерска. Она позвонила материной подруге, Татьяне. «В.? – задумчиво протянула та. – Возможно, Виктор? Она в юности, до замужества, встречалась с парнем по имени Виктор. Из Заозерска. Но это было сто лет назад!» Кира погуглила «Виктор Заозерск». Среди результатов был сайт местного отделения «Помощи неизлечимо больным» с фотографиями волонтеров. Один из них – седовласый, с добрыми глазами – был подписан «Виктор Семенов, координатор».
Не раздумывая, Кира схватила рюкзак и выбежала из дома. Дорога до Заозерска заняла полтора часа. Отделение «Помощи» оказалось маленьким офисом в старом доме. За столом сидела женщина и плакала. «Виктора нет, – сказала она, всхлипывая. – Его вчера вечером забрали в больницу. Инфаркт. А он мне должен был отдать ключ от склада с лекарствами для моего мужа». Кира почувствовала, как почва уходит из-под ног. Ее единственная зацепка оборвалась. «А где он живет?» – спросила она. Женщина махнула рукой: «В своем старом доме на Красноармейской, 15. Но он там один, родных нет».
Кира помчалась по указанному адресу.
Дом был стареньким, с покосившимся забором. Дверь открыла соседка, хмурая старушка. «Виктора в больницу увезли. А вы кто?» Кира, не придумав ничего лучше, сказала: «Племянница. Он просил кое-что забрать». Соседка фыркнула: «Племянница? А он говорил, что один как перст. Ладно, проходи. Он вчера как сумасшедший был, на чердаке копался, вещи собирал. Говорил, «она едет»».
Кира вошла в дом. Он был чистым и аскетичным. На столе в кухне лежала открытая топографическая карта района. Один из участков леса, недалеко от озера, был обведен красным маркером. Рядом с картой лежал ключ от почтового ящика – точь-в-точь как тот, что она нашла в рюкзаке. Кира выскочила из дома и помчалась к единственному почтовому отделению в районе. Она показала ключ. «Ящик 14, – сказал он. – Но его уже сегодня очистили». «Кто?» – выдохнула Кира. «Пожилая женщина. С запиской от владельца ящика, Виктора Семенова. Все по правилам».
Кира стояла на промокшей улице, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Мама была здесь, в этом городе. Она забрала что-то из ящика. Но что? И куда она пошла? Кира снова посмотрела на карту в своем телефоне, сфотографированную в доме Виктора. Обведенное место называлось «Урочище Тихий Берег». Старая заброшенная база отдыха. То самое «место из детства», о котором писал Виктор.
Она поехала туда. Дорога была разбитой, лес смыкался над головой. Заброшенные корпуса базы стояли в полной тишине. Кира начала обыскивать их один за другим. В третьем, самом дальнем домике, она нашла следы пребывания человека: скомканное одеяло, пустую бутылку из-под воды. И на полу – обрывок конверта с логотипом частной клиники «Эвтанасия» из соседней страны. Сердце Киры замерло. Она погуглила название. Это была скандальная организация, занимавшаяся ассистированным уходом для неизлечимо больных.
В этот момент ее телефон завибрировал. Неизвестный номер. «Кира? Это Виктор. Я в больнице. Мне передали, что вы меня ищете. Вы нашли Анастасию?» Его голос был слабым, но полным тревоги. «Нет! Я нашла ваши письма! И ключ! И эту карту! И проклятую листовку этой клиники!» – почти закричала она. Виктор помолчал. «Она не брала листовку у меня. Это я… я ей когда-то предлагал, давно. Она отказала. Она сказала, что не может так поступить с тобой. Она хотела уйти… по-другому. Туда, где мы были счастливы в юности. Чтобы ты помнила ее красивой. Я для нее этот домик подготовил. Но я свалился тут… Она пошла одна. Найдите ее, Кира. Она не должна умирать в одиночестве».
Кира бросила телефон и выбежала из домика. Она кричала имя матери, ее голос терялся в шуме дождя и леса. Она побежала по тропинке к озеру. И на берегу, под старой раскидистой сосной, она увидела ее. Анастасия Петровна сидела, прислонившись к стволу, укутанная в потертое дорожное одеяло. Она смотрела на свинцовую воду озера. Рядом с ней не было ни таблеток, ни шприцев. Только маленькая шкатулка, та самая, с открытками.
«Мама!» – крикнула Кира, подбегая к ней. Анастасия Петровна медленно повернула голову. В ее глазах не было страха, только усталое спокойствие. «Я знала, что ты найдешь, – тихо сказала она. – Ты всегда была моей хорошей девочкой. Умной.» Кира опустилась на колени перед ней, рыдая. «Почему? Почему ты убежала? Я же хотела быть с тобой до конца!»
«Я не могла, дочка, – прошептала мать. – Я не могла, чтобы ты день за днем смотрела, как я превращаюсь в тень. Как мучаюсь. Чтобы это был твой последний образ обо мне. Я хотела… чтобы ты запомнила меня вот так. Сидящей у озера. На своем месте. Как в юности. А не в больничной палате, под капельницей.» Она взяла дочь за руку. Ее ладонь была холодной. «Виктор… он хотел помочь мне уйти… быстро. Но я не смогла. Это не мой путь. Мой путь – просто перестать бороться. Здесь. Где мне было хорошо.»
Кира сидела на мокрой земле, держа мать за руку, и понимала. Это не было самоубийством в классическом смысле. Это был осознанный уход. Не из-за слабости, а из-за последней, отчаянной любви. Из-за желания оставить в памяти дочери не измученное болезнью тело, а образ умиротворения. Пусть и ложный.
«Я не хочу, чтобы ты уходила», – простонала Кира.
«Я знаю, солнышко. Но мне пора.»
Кира вызвала скорую. Но когда врачи приехали, было уже поздно. Анастасия Петровна умерла тихо, держа дочь за руку, глядя на озеро.
Через неделю после похорон Кира разбирала вещи на чердаке. Она нашла ту самую шкатулку с открытками. Среди пожелтевших карточек лежал еще один конверт. «Моей девочке». Кира вскрыла его. «Кирусь, если ты читаешь это, значит, все случилось так, как я задумала. Не вини Виктора. Он любил меня и хотел избавить от боли. И не вини себя. Ты была лучшей дочерью на свете. Моя борьба окончена. А твоя – продолжается. Живи. Полной жизнью. Ради меня. Твоя мама.»
Кира сидела в пыльном луче света, пробивающимся через слуховое окно, и плакала. Плакала над жестокой правдой, которую ей пришлось принять. Ее мать выбрала свой путь. Неправильный, страшный, но ее собственный. И последним ее поступком была не слабость, а попытка оградить дочь от самого ужасного финала. Это была ошибка, основанная на любви. И теперь Кира должна была научиться жить с этой правдой. Она убрала письмо в шкатулку, закрыла крышку и спустилась вниз, в свою жизнь, которую ей завещали жить.
Кира, не раздумывая, позвонила в полицию. Дежурный офицер, выслушав ее, тяжело вздохнул: «Сударыня, ваша мать совершеннолетняя и дееспособная. Она оставила записку. Это не похищение. Мы внесем ее в базу как пропавшую, но приоритет будет низким». Кира поняла, что помощи ждать неоткуда. Она метнулась к окну – на улице моросил холодный осенний дождь, а ее мать была в домашнем халате и тапочках. Она не могла уйти далеко. Или могла? Отчаяние придало ей странной ясности. Она вспомнила, как на днях мать, в моменты просветления между приступами боли, просила: «Кирусь, сбегай на чердак, найди мою шкатулку с открытками. Хочу их перебрать».
Кира взбежала на чердак старого бабушкиного дома, где они жили. Воздух был густым от пыли и запаха старого дерева. Она отодвинула коробки с елочными игрушками и старыми учебниками. В углу, под свалявшимся ковром, она нашла не шкатулку, а старый потрепанный рюкзак. Внутри лежала пачка писем в конвертах без марок, сложенная стопка денег – около пятидесяти тысяч рублей – и ключ от почтового ящика. Кира лихорадочно вскрыла первое попавшееся письмо. «Настенька, наше место ждет нас. Там тихо и нет боли. Как в детстве. Я все устроил. Жду. Твой В.»
Кира не знала ни одного «В.» в жизни матери. Она перевернула конверт. Штемпель с датой трехлетней давности и названием соседнего райцентра, Заозерска. Она позвонила материной подруге, Татьяне. «В.? – задумчиво протянула та. – Возможно, Виктор? Она в юности, до замужества, встречалась с парнем по имени Виктор. Из Заозерска. Но это было сто лет назад!» Кира погуглила «Виктор Заозерск». Среди результатов был сайт местного отделения «Помощи неизлечимо больным» с фотографиями волонтеров. Один из них – седовласый, с добрыми глазами – был подписан «Виктор Семенов, координатор».
Не раздумывая, Кира схватила рюкзак и выбежала из дома. Дорога до Заозерска заняла полтора часа. Отделение «Помощи» оказалось маленьким офисом в старом доме. За столом сидела женщина и плакала. «Виктора нет, – сказала она, всхлипывая. – Его вчера вечером забрали в больницу. Инфаркт. А он мне должен был отдать ключ от склада с лекарствами для моего мужа». Кира почувствовала, как почва уходит из-под ног. Ее единственная зацепка оборвалась. «А где он живет?» – спросила она. Женщина махнула рукой: «В своем старом доме на Красноармейской, 15. Но он там один, родных нет».
Кира помчалась по указанному адресу.
Дом был стареньким, с покосившимся забором. Дверь открыла соседка, хмурая старушка. «Виктора в больницу увезли. А вы кто?» Кира, не придумав ничего лучше, сказала: «Племянница. Он просил кое-что забрать». Соседка фыркнула: «Племянница? А он говорил, что один как перст. Ладно, проходи. Он вчера как сумасшедший был, на чердаке копался, вещи собирал. Говорил, «она едет»».
Кира вошла в дом. Он был чистым и аскетичным. На столе в кухне лежала открытая топографическая карта района. Один из участков леса, недалеко от озера, был обведен красным маркером. Рядом с картой лежал ключ от почтового ящика – точь-в-точь как тот, что она нашла в рюкзаке. Кира выскочила из дома и помчалась к единственному почтовому отделению в районе. Она показала ключ. «Ящик 14, – сказал он. – Но его уже сегодня очистили». «Кто?» – выдохнула Кира. «Пожилая женщина. С запиской от владельца ящика, Виктора Семенова. Все по правилам».
Кира стояла на промокшей улице, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Мама была здесь, в этом городе. Она забрала что-то из ящика. Но что? И куда она пошла? Кира снова посмотрела на карту в своем телефоне, сфотографированную в доме Виктора. Обведенное место называлось «Урочище Тихий Берег». Старая заброшенная база отдыха. То самое «место из детства», о котором писал Виктор.
Она поехала туда. Дорога была разбитой, лес смыкался над головой. Заброшенные корпуса базы стояли в полной тишине. Кира начала обыскивать их один за другим. В третьем, самом дальнем домике, она нашла следы пребывания человека: скомканное одеяло, пустую бутылку из-под воды. И на полу – обрывок конверта с логотипом частной клиники «Эвтанасия» из соседней страны. Сердце Киры замерло. Она погуглила название. Это была скандальная организация, занимавшаяся ассистированным уходом для неизлечимо больных.
В этот момент ее телефон завибрировал. Неизвестный номер. «Кира? Это Виктор. Я в больнице. Мне передали, что вы меня ищете. Вы нашли Анастасию?» Его голос был слабым, но полным тревоги. «Нет! Я нашла ваши письма! И ключ! И эту карту! И проклятую листовку этой клиники!» – почти закричала она. Виктор помолчал. «Она не брала листовку у меня. Это я… я ей когда-то предлагал, давно. Она отказала. Она сказала, что не может так поступить с тобой. Она хотела уйти… по-другому. Туда, где мы были счастливы в юности. Чтобы ты помнила ее красивой. Я для нее этот домик подготовил. Но я свалился тут… Она пошла одна. Найдите ее, Кира. Она не должна умирать в одиночестве».
Кира бросила телефон и выбежала из домика. Она кричала имя матери, ее голос терялся в шуме дождя и леса. Она побежала по тропинке к озеру. И на берегу, под старой раскидистой сосной, она увидела ее. Анастасия Петровна сидела, прислонившись к стволу, укутанная в потертое дорожное одеяло. Она смотрела на свинцовую воду озера. Рядом с ней не было ни таблеток, ни шприцев. Только маленькая шкатулка, та самая, с открытками.
«Мама!» – крикнула Кира, подбегая к ней. Анастасия Петровна медленно повернула голову. В ее глазах не было страха, только усталое спокойствие. «Я знала, что ты найдешь, – тихо сказала она. – Ты всегда была моей хорошей девочкой. Умной.» Кира опустилась на колени перед ней, рыдая. «Почему? Почему ты убежала? Я же хотела быть с тобой до конца!»
«Я не могла, дочка, – прошептала мать. – Я не могла, чтобы ты день за днем смотрела, как я превращаюсь в тень. Как мучаюсь. Чтобы это был твой последний образ обо мне. Я хотела… чтобы ты запомнила меня вот так. Сидящей у озера. На своем месте. Как в юности. А не в больничной палате, под капельницей.» Она взяла дочь за руку. Ее ладонь была холодной. «Виктор… он хотел помочь мне уйти… быстро. Но я не смогла. Это не мой путь. Мой путь – просто перестать бороться. Здесь. Где мне было хорошо.»
Кира сидела на мокрой земле, держа мать за руку, и понимала. Это не было самоубийством в классическом смысле. Это был осознанный уход. Не из-за слабости, а из-за последней, отчаянной любви. Из-за желания оставить в памяти дочери не измученное болезнью тело, а образ умиротворения. Пусть и ложный.
«Я не хочу, чтобы ты уходила», – простонала Кира.
«Я знаю, солнышко. Но мне пора.»
Кира вызвала скорую. Но когда врачи приехали, было уже поздно. Анастасия Петровна умерла тихо, держа дочь за руку, глядя на озеро.
Через неделю после похорон Кира разбирала вещи на чердаке. Она нашла ту самую шкатулку с открытками. Среди пожелтевших карточек лежал еще один конверт. «Моей девочке». Кира вскрыла его. «Кирусь, если ты читаешь это, значит, все случилось так, как я задумала. Не вини Виктора. Он любил меня и хотел избавить от боли. И не вини себя. Ты была лучшей дочерью на свете. Моя борьба окончена. А твоя – продолжается. Живи. Полной жизнью. Ради меня. Твоя мама.»
Кира сидела в пыльном луче света, пробивающимся через слуховое окно, и плакала. Плакала над жестокой правдой, которую ей пришлось принять. Ее мать выбрала свой путь. Неправильный, страшный, но ее собственный. И последним ее поступком была не слабость, а попытка оградить дочь от самого ужасного финала. Это была ошибка, основанная на любви. И теперь Кира должна была научиться жить с этой правдой. Она убрала письмо в шкатулку, закрыла крышку и спустилась вниз, в свою жизнь, которую ей завещали жить.

Следующая запись: Олег вошел в пустую квартиру, и его обдало эхом. Гулкое, безжизненное пространство было наполнено ...
Лучшие публикации