ПОКРЕСТИТЬ КОТА...
Я человек не воцерковленный, вообще далека от любой конфессии, как ёж от балета, но даже у меня однажды случился внезапный религиозный диспут. Правда с хорошим (простите) концом. Никто никого на костре не сжег, так только – пяточки пощипало.
В соседнем от меня подъезде жила старушка-божий одуванчик. Ручки-веточки, шляпка набекрень, чистенькая такая, прогуливала кота на шлейке. Кот шикарный – помесь мейн-куна и чего-то сиамского, характер бульдога – суровый, сторожевой кот.
Из девичьего я уже могу козырять только памятью, поэтому регулярно забывала, как зовут бойцовское животное. Будто бы что-то на О, но точно не Барсик.
С той старушкой мы периодически вели милые околосветские беседы о засолке огурцов и прострелах в спину, то есть можно сказать, что дружили. На тот момент адекватных людей вокруг меня было мало, и я отчаянно держалась за каждого, кто казался мне таковым.
Как-то по осени (это важно) встретились мы возле подъезда. Знакомая моя была взволнована до крайности, и было видно, что ей хотелось излить посильно хоть кому-то свое возмущение. То есть я была ура-увы очень кстати.
– Здравствуй, Поля, – задребезжала старушка осиновым листиком на ветру.
– А я же с нашим районным батюшкой поругалась, – без предупреждения продолжила она, тем самым окунув меня в свою бурную личную жизнь.
А тут надо заметить, что наш местный батюшка нрав имел исключительно кроткий, почти покойный. Заочно индульгировал даже злостных рецидивистов из Pussy Riot.
Попадья – да, гром-баба, железный кулак и такие же нервы, депутаты боялись. А этот чтобы на кого голос поднять, ну я не знаю, мыши пищат громче. Всепрощенец и страстотерпец, от жены в том числе.
– Что ж стряслось у вас, Елизавета Андреевна, – включилась я в этюд, – Что-то по мирской части? Свечку за десять продали как за пятьдесят?
– Да ты понимаешь, Поля, этот ирод котика крестить не хочет, – буркнула Елизавета, и ее рябиново-красные серьги-шарики возмущенно взметнулись.
– Котика, – зависла я, почему-то подумав, что Котик – это уменьшительное от Константин. И какой-то пацан, не исключено, что старушкин племянник, так нагрешил, что батюшка не хочет портить им статистику прихода.
– Представь, Полина, я помру, а там, – старушка сделала многозначительный жест головой вверх, – Его не будет! Он же нехристь.
– Так, Елизавета Андреевна, погодите, котик – это прямо ваш кот? Вы его покрестить хотите? – медленно сказала я, вдыхая околоподъездную осень.
– Конечно, а кого же еще, – старушка посмотрела на меня раздраженно. – Этот черт в рясе сказал, что им такое делать нельзя. Ирод.
– Елизавета Андреевна, – сказала я как можно спокойнее, отступив шаг назад, – но ведь священникам не просто так нельзя крестить животину. Это мы – люди существа грешные, причем своим умом, а котики-то нет, потому как скотины бесхитростные, твари божьи. Им в рай проезд без билета оформлен. Котик ваш, дай вам всем Бог здоровья, еще в раю всех кошечек поперепортит. Что? Он кастрированный. Ну так даже веселее.
– А как же исповедь и причастие, без него нет Царствия Небесного! – не унималась старушка, потихонечку притесняя меня к стенке подъезда.
– Тут котам большие скидки, – сказала я и быстренько ретировалась.
Кленовый лист желтым светлячком прилип к моему мокрому сапогу.
– Один, – маякнуло в моем сознании.
Кота старушки звали Один!
Полина Иголкина
Я человек не воцерковленный, вообще далека от любой конфессии, как ёж от балета, но даже у меня однажды случился внезапный религиозный диспут. Правда с хорошим (простите) концом. Никто никого на костре не сжег, так только – пяточки пощипало.
В соседнем от меня подъезде жила старушка-божий одуванчик. Ручки-веточки, шляпка набекрень, чистенькая такая, прогуливала кота на шлейке. Кот шикарный – помесь мейн-куна и чего-то сиамского, характер бульдога – суровый, сторожевой кот.
Из девичьего я уже могу козырять только памятью, поэтому регулярно забывала, как зовут бойцовское животное. Будто бы что-то на О, но точно не Барсик.
С той старушкой мы периодически вели милые околосветские беседы о засолке огурцов и прострелах в спину, то есть можно сказать, что дружили. На тот момент адекватных людей вокруг меня было мало, и я отчаянно держалась за каждого, кто казался мне таковым.
Как-то по осени (это важно) встретились мы возле подъезда. Знакомая моя была взволнована до крайности, и было видно, что ей хотелось излить посильно хоть кому-то свое возмущение. То есть я была ура-увы очень кстати.
– Здравствуй, Поля, – задребезжала старушка осиновым листиком на ветру.
– А я же с нашим районным батюшкой поругалась, – без предупреждения продолжила она, тем самым окунув меня в свою бурную личную жизнь.
А тут надо заметить, что наш местный батюшка нрав имел исключительно кроткий, почти покойный. Заочно индульгировал даже злостных рецидивистов из Pussy Riot.
Попадья – да, гром-баба, железный кулак и такие же нервы, депутаты боялись. А этот чтобы на кого голос поднять, ну я не знаю, мыши пищат громче. Всепрощенец и страстотерпец, от жены в том числе.
– Что ж стряслось у вас, Елизавета Андреевна, – включилась я в этюд, – Что-то по мирской части? Свечку за десять продали как за пятьдесят?
– Да ты понимаешь, Поля, этот ирод котика крестить не хочет, – буркнула Елизавета, и ее рябиново-красные серьги-шарики возмущенно взметнулись.
– Котика, – зависла я, почему-то подумав, что Котик – это уменьшительное от Константин. И какой-то пацан, не исключено, что старушкин племянник, так нагрешил, что батюшка не хочет портить им статистику прихода.
– Представь, Полина, я помру, а там, – старушка сделала многозначительный жест головой вверх, – Его не будет! Он же нехристь.
– Так, Елизавета Андреевна, погодите, котик – это прямо ваш кот? Вы его покрестить хотите? – медленно сказала я, вдыхая околоподъездную осень.
– Конечно, а кого же еще, – старушка посмотрела на меня раздраженно. – Этот черт в рясе сказал, что им такое делать нельзя. Ирод.
– Елизавета Андреевна, – сказала я как можно спокойнее, отступив шаг назад, – но ведь священникам не просто так нельзя крестить животину. Это мы – люди существа грешные, причем своим умом, а котики-то нет, потому как скотины бесхитростные, твари божьи. Им в рай проезд без билета оформлен. Котик ваш, дай вам всем Бог здоровья, еще в раю всех кошечек поперепортит. Что? Он кастрированный. Ну так даже веселее.
– А как же исповедь и причастие, без него нет Царствия Небесного! – не унималась старушка, потихонечку притесняя меня к стенке подъезда.
– Тут котам большие скидки, – сказала я и быстренько ретировалась.
Кленовый лист желтым светлячком прилип к моему мокрому сапогу.
– Один, – маякнуло в моем сознании.
Кота старушки звали Один!
Полина Иголкина

Следующая запись: У вас есть полуночный друг? Свяжите его себе!
Лучшие публикации