Здесь выдают
ставки
ставки

В 1983 году в Ленинграде проходил Всесоюзный кинофестиваль.
Всё было по-советски помпезно, много было всякого народу, газеты и журналы наперебой заказывали обзорные статьи, рецензии, интервью, для меня стояла «жаркая пора сенокоса», я бегала из кинотеатра в кинотеатр, наяривала по всем телефонам, выдохлась и уселась в холле гостиницы «Октябрьская» покурить (тогда курили везде).
В соседнее кресло хлопнулся мужик с сигаретой, но я строчила в блокнот и на него внимания не обратила. Подняла голову, когда он обратился ко мне:
— У вас огонька не найдется? — спросил низкий голос с заметным акцентом. Я подняла глаза — это был он. Фрунзик Мкртчян.
Я подала ему зажигалку и что-то застрекотала, стараясь вовлечь его в разговор (говорю же, наглая была, как танк!). Кажется, про Сирано де Бержерака начала разговаривать (знала, что Сирано — его хрустальная мечта). И он повелся.
Мы болтали долго, обо всём на свете, довольно доверительно. Мимо ходил фестивальный народ, кто-то здоровался с ним, кто-то со мной, а мы всё говорили. Потом я спросила: «а можно, я выжимки из нашего разговора опубликую?».
Он напрягся.
Я опять застрекотала, что принесу текст, покажу, и тыды.
В этом деле ведь главное — что: взять «клиента» за горло и не давать ему открыть рот, чтобы сказать «нет».
Он согласился, хотя ему явно не хотелось…
Потом я притащила ему текст на подпись, он надел очки, взял ручку, чтобы чирикать, и стал внимательно читать.
Один абзац он зачеркнул, и снова стал читать.
Я сжалась: собственно, именно ради этих его слов я всю аферу с публикацией и затеяла:
— Актерская профессия, особенно в кино, вещь довольно печальная. Ты начинаешь любить людей, с которыми работаешь — но не тех, какие есть на самом деле, а тех, кого они играют. Начинаешь любить себя — в той роли, которую играешь. Но однажды всё заканчивается, и ты остаешься один на один с собой, настоящим, а твоими приятелями оказываются не те, кого ты полюбил, а какие-то совсем незнакомые люди…
Он дочитал до конца, посмотрел на меня печально, сквозь очки, и спросил: «Неужели вы сами не понимаете, что этот абзац был не для печати?».
Я понимала.
Он улыбнулся: «Ну и ладно. А остальное всё очень хорошо и красиво, мне нравится».
И вот сегодня, когда его уже давно нет, я эти его слова — без спросу — всё равно обнародовала. Надеюсь, он меня простит…
©Ирина Павлова
Всё было по-советски помпезно, много было всякого народу, газеты и журналы наперебой заказывали обзорные статьи, рецензии, интервью, для меня стояла «жаркая пора сенокоса», я бегала из кинотеатра в кинотеатр, наяривала по всем телефонам, выдохлась и уселась в холле гостиницы «Октябрьская» покурить (тогда курили везде).
В соседнее кресло хлопнулся мужик с сигаретой, но я строчила в блокнот и на него внимания не обратила. Подняла голову, когда он обратился ко мне:
— У вас огонька не найдется? — спросил низкий голос с заметным акцентом. Я подняла глаза — это был он. Фрунзик Мкртчян.
Я подала ему зажигалку и что-то застрекотала, стараясь вовлечь его в разговор (говорю же, наглая была, как танк!). Кажется, про Сирано де Бержерака начала разговаривать (знала, что Сирано — его хрустальная мечта). И он повелся.
Мы болтали долго, обо всём на свете, довольно доверительно. Мимо ходил фестивальный народ, кто-то здоровался с ним, кто-то со мной, а мы всё говорили. Потом я спросила: «а можно, я выжимки из нашего разговора опубликую?».
Он напрягся.
Я опять застрекотала, что принесу текст, покажу, и тыды.
В этом деле ведь главное — что: взять «клиента» за горло и не давать ему открыть рот, чтобы сказать «нет».
Он согласился, хотя ему явно не хотелось…
Потом я притащила ему текст на подпись, он надел очки, взял ручку, чтобы чирикать, и стал внимательно читать.
Один абзац он зачеркнул, и снова стал читать.
Я сжалась: собственно, именно ради этих его слов я всю аферу с публикацией и затеяла:
— Актерская профессия, особенно в кино, вещь довольно печальная. Ты начинаешь любить людей, с которыми работаешь — но не тех, какие есть на самом деле, а тех, кого они играют. Начинаешь любить себя — в той роли, которую играешь. Но однажды всё заканчивается, и ты остаешься один на один с собой, настоящим, а твоими приятелями оказываются не те, кого ты полюбил, а какие-то совсем незнакомые люди…
Он дочитал до конца, посмотрел на меня печально, сквозь очки, и спросил: «Неужели вы сами не понимаете, что этот абзац был не для печати?».
Я понимала.
Он улыбнулся: «Ну и ладно. А остальное всё очень хорошо и красиво, мне нравится».
И вот сегодня, когда его уже давно нет, я эти его слова — без спросу — всё равно обнародовала. Надеюсь, он меня простит…
©Ирина Павлова

Следующая запись: Как много лет во мне любовь спала. Мне это слово ни о чём не говорило. Любовь таилась в глубине, она ...
Лучшие публикации