Набоков об остальных.

О Бертольде Брехте, Уильяме Фолкнере, Альбере Камю и Эзра Паунде:

Многие признанные писатели для меня просто не существуют. Их имена высечены на пустых могилах, их книги — бутафория, а сами они, на мой литературный вкус, совершенные ничтожества. Брехт, Фолкнер, Камю и многие другие ничего не значат для меня, и я должен бороться с подозрением в заговоре против моего мозга, когда вижу, как критики и собратья-писатели преспокойно принимают за «великую литературу» совокупления леди Чаттерлей или претенциозную бессмыслицу этого совершеннейшего мошенника мистера Паунда. Я заметил, что в некоторых домах он заменил доктора Швейцера.
— Из интервью Набокова для The Paris Review, 1967

О Т.С. Элиоте и Эзра Паунде:

В отличие от многих моих ровесников, я, в двадцатые и в тридцатые годы, не увлекался поэзией не вполне первосортного Элиота и безусловно второсортного Паунда. Я прочёл их позже, году в 45-ом, в гостевой комнате моих американских друзей, и не только остался совершенно равнодушен, но не смог даже понять, почему кому-то припадает охота с ними возиться. Полагаю, они сохраняют некую сентиментальную ценность для тех читателей, которые открыли их в более раннем возрасте, чем я.
— Из интервью Набокова для Плэйбоя, 1964, переиздание в Strong Opinions

О Томасе Манне, Борисе Пастернаке, Уильяме Фолкнере:

То, что, к примеру, ослиная «Смерть в Венеции» Манна, или мелодраматичный и отвратительно написанный «Живаго» Пастернака, или кукурузные хроники Фолкнера могут называться «шедеврами» или, по определению журналистов, «великими книгами», представляется мне абсурдным заблуждением, словно вы наблюдаете, как загипнотизированный человек занимается любовью со стулом.
— Из интервью с Робертом Хьюсом, 1965, переиздано в Strong Opinions

Об Одене, или, что еще хуже, о Роберте Лоуэлле:

Да вовсе я не пародировал Одена в «Аде». Я для этого плохо знаю его творчество, но знаком с несколькими его переводами, и меня возмущают грубые ошибки, которые он с легким сердцем позволяет себе делать. Конечно, Роберт Лоуэлл — еще более опасный преступник.
— Из интервью с Джеймсом Моссменом, 1969, переиздано в Strong Opinions

О Гоголе:

Я был достаточно осторожен, чтобы ничего не перенять от него. Он сомнительный и опасный учитель. В худших своих произведениях, в этой украинской чепухе, он никчемный писатель; в лучших он не поддается ни сравнению, ни подражанию.
— Из интервью для The Paris Review, 1967

Что же касается Хемингуэя, я его впервые прочел в начале сороковых годов, что-то насчет быков, рогов и колоколов, и это мне сильно не понравилось.
— Из интервью с Альфредом Аппелем Мл., 1966, переиздано в «Разговорах с Владимиром Набоковым»

О Джозефе Конраде и Эрнесте Хэмингуэе (снова):

Хемингуэй, конечно, лучший из двух, у него по крайности имеется собственный голос, и ему принадлежит этот чудесный, по-настоящему художественный рассказ, «Убийцы». И описание радужной рыбы и ритмического мочеиспускания в его знаменитом «рыбном» рассказе великолепны. Но я не выношу сувенирного стиля Конрада, кораблей в бутылках и ракушечных ожерелий его романтических клише. Ни у одного из этих двух авторов я не могу найти ничего, что хотел бы написать сам. В умственном и эмоциональном отношении они безнадежно незрелы, что можно сказать кое о ком из других всеми любимых авторах, утешении и поддержке университетских студентов, к примеру… — впрочем, некоторые еще живы, а я не люблю задевать живых стариков, пока не похоронены мёртвые.
— Из интервью для Playboy, 1964, переиздано в Strong Opinions

О Ф.Д. Достоевском:

Нерусские читатели не понимают двух вещей: что не все русские любят Достоевского так, как американцы, и что большинство тех русских, которые его любят, почитают в нём мистика, а не художника. Он был пророком, трескучим журналистом и балаганного склада комиком. Я допускаю, что некоторые его сцены, некоторые из его колоссальных, фарсовых скандалов невероятно смешны. Но его чувствительных убийц и душевных проституток невозможно вынести и одной минуты — во всяком случае я, как читатель, не могу.
— Из интервью для Playboy, 1964, переиздано в Strong Opinions

<…> я категорически не приемлю «Братьев Карамазовых» и отвратительное морализаторство «Преступления и наказания». Нет, я вовсе не против поиска души и самораскрытия, но в этих книгах душа, и грехи, и сентиментальность, и газетные штампы — вряд ли оправдывают утомительный и тупой поиск.
— Из интервью с Джеймсом Моссменом, 1969, переиздано в Strong Opinion

О Марселе Прусте (чьи работы ему нравились) и о Т.С Элиоте:

Сначала я был как бы оглушен
Твоими сомнамбулическими цифрами, Эдмунд.
Но теперь, стряхнув ступор,
Я понял, то из него можно сложить «Пруст»,
А из Т. Элиота
Получается отличный туалет
— Из поэмы, написанной в письме Эдмунду Уилсону, 1948

О Зигмунде Фрейде:

Чего ради я должен пускать чужака на порог своего сознания? Может быть, я раньше говорил об этом, но намерен повторить: я терпеть не могу не одного, а четырёх докторов — доктора Фрейда, доктора Живаго, доктора Швейцера и доктора Кастро. Конечно, первый «снимает с тебя одежды», как говорят в прозекторской. Я не хочу, чтобы меня посещали серые, скучные сны австрийского маньяка со старым зонтиком. <…> Фрейдистский рэкет представляется мне таким же фарсом, как и гигантский кусок полированного дерева с дыркой посередине, ровным счетом ничего не выражающий, разве что рожу обывателя с разинутым от удивления ртом, когда ему говорят, что перед ним работа величайшего скульптора, здравствующего и поныне пещерного человека.
— Из интервью с Николасом Грэхамом, переиздано в Strong Opinions

О Генри Джеймсе:

Я не прочел ни одной книги (кроме коллекции коротких рассказов Генри Джеймса — убогая вещица, полнейшая фальшивка, ты должен развенчать эту бледную морскую свинку и его плюшевые вульгарности как-нибудь на досуге) и не написал ни одного слова с тех пор, как покинул Кембридж.
— Из письма Эдмунду Уилсону, 1952