Удобная женщина
Знаете, бывают люди - как узелок на память. Без них никак, а как важны - и не замечаешь. Вот и Фрося наша такая была. Тихая, незаметная, будто тень от старой яблони в ее же саду. Невысокая, ладная, с вечной заботой в глазах. А глаза у нее были цвета летнего неба после грозы - вымытые, чистые, глубокие. Руки ее, вечно в муке или в земле, казалось, никогда не отдыхали.
Она для всех была удобной. Вот ведь слово какое придумали, нескладное, как калоша не по размеру. А ведь точнее и не скажешь. Для всех в нашем Заречье Фрося была палочкой-выручалочкой.
Надо председателю на районное совещание пирогов с капустой напечь, да чтоб пышные были, с пылу с жару? Кто испечет? Фрося. И не спросит даже, а когда ей своими делами заниматься. Вздохнет тихонько, фартук повяжет и до самой ночи у печки простоит.
Приезжает к старенькому соседу Тимофею сын из города с семьей, а у них ребятишки малые, шумные, изба ходуном ходит. Надо бы молодым в клуб на танцы сходить, молодость вспомнить, а детей куда? К Фросе, конечно. Она и сказку расскажет, и колыбельную споет таким голосом, что у самого душа замирает, и молоком теплым напоит. Дети к ней льнули, как котята к печке. А Фрося лишь улыбнется устало, поправит платок, выбившийся из-под волос, и скажет: Пусть идут, отдохнут. Что ж я, не посижу с кровинушками.
Она жила одна. Муж ее, Захар, еще в молодости в город уехал на заработки, да там и остался, прикипел к другой. Фрося не плакала, не роптала. Просто сняла со стены их свадебную фотографию и убрала на чердак. Детей бог не дал. Так и коротала век в своей старенькой, но до блеска вычищенной избе. Вся ее жизнь была - для других. Чужие дети, чужие праздники, чужие хвори. А где в этой жизни она сама - никто и не задумывался. И она, кажется, тоже.
И вот, помню, была у нас Троица. Деревня гудела, как растревоженный улей. В клубе готовились к большому гулянию, столы собирались накрывать на всю улицу. Глава сельсовета, Егор Матвеич, человек хороший, но уж больно суетливый, прибежал к Фросе еще с утра.
- Игнатьевна, выручай! Душа-человек! - затараторил он с порога, снимая кепку. - Артисты из района едут, надо встретить как положено! Ватрушек бы твоих знаменитых, штук сто, не меньше! А? Сдюжишь, милая?
Фрося стояла у окна, поливала свою герань. Она медленно повернулась. Я как раз зашла к ней, уж не вспомню и зачем. И вот что я увидела, дорогие мои... Я увидела не просто усталость в ее глазах. Там было что-то другое. Какая-то тихая, глухая пустота. Будто внутри у нее что-то оборвалось, последняя ниточка, что держала все эти годы.
Она посмотрела на Матвеича, потом на свои руки, натруженные, с сеточкой морщин. И так тихо, что я едва расслышала, произнесла:
- Не сдюжу, Матвеич.
В избе повисла тишина. Слышно было только, как тикают старые ходики на стене. Матвеич аж крякнул от удивления. Он так привык к ее безотказности, что, казалось, само солнце скорее откажется всходить, чем Фрося скажет нет.
- Как... как это не сдюжишь? - пролепетал он. - Ты что, приболела, Игнатьевна? Так я мигом...
Он обернулся ко мне, будто ища поддержки. А я молчала. Я видела, что дело тут не в хвори телесной. Тут душа болела.
- Нет, Матвеич, здорова я, - так же тихо ответила Фрося. И, знаете, в голосе ее не было ни обиды, ни злости. Только бесконечная, вселенская усталость. - Просто... сил нет. Совсем.
Она отвернулась к окну, и на этом разговор был окончен. Матвеич постоял, помялся, кепкой своей покрутил и вышел, недоуменно пожимая плечами. Вся деревня в тот день только и говорила, что Фрося, мол, чудит. С чего бы это?
А Фрося... Фрося сделала то, чего не делала, наверное, лет тридцать. Она достала из сундука свое единственное нарядное платье в мелкий василек. Надела его. Достала старенькие, но чистые туфли на крошечном каблучке. Повязала на голову легкую паутинку платка. Взяла плетеную корзинку, с которой еще девчонкой по грибы бегала, и пошла из деревни. Не на огород, не к колодцу, а прочь, в сторону дальнего луга, к реке.
Никто не знал, куда она ушла. А она шла, не разбирая дороги, и впервые за долгие годы смотрела по сторонам не хозяйским глазом (где трава не кошена, где забор покосился), а просто так. Смотрела, как ветер колышет ромашки, как над клевером жужжат шмели, как в небе плывут облака, похожие на сказочных зверей.
Она дошла до своего любимого места на берегу, где старая ива склонила ветви к самой воде. Села на траву, сняла туфли и опустила ноги в прохладную речную воду. И заплакала. Не громко, не навзрыд, как плачут от большого горя. А тихо-тихо, как плачет летний дождик. Слезы капали в реку, и вода уносила их прочь, уносила всю ее боль, всю усталость, все невысказанные обиды.
Сколько она так сидела, я не знаю. Но когда вернулась в деревню уже под вечер, это была другая Фрося. Нет, она не помолодела, морщинки не разгладились. Но из глаз ее ушла та глухая пустота. В них появился... свет. Спокойный, тихий, как свет лампадки в красном углу.
Ватрушек на празднике так и не было. Кто-то принес свои пироги, кто-то печенье из автолавки. Обошлись. Но все как-то то и дело поглядывали на Фросину избу с запертой дверью. Будто в привычном деревенском механизме сломалась самая незаметная, но самая важная шестеренка.
А на следующее утро Фрося вышла в свой огород и принялась выкапывать картошку. Не всю, а ровно половину огорода. Соседи в забор глядели, рты раскрыв. Фросина картошка всегда была одной из лучших в деревне! Что она творит?
А она, выкопав картошку, принесла из дома мешочки. И в них были не семена огурцов или свеклы. Там были семена цветов. Маков, васильков, бархатцев, колокольчиков - каких только не было! И она засеяла все это пустое место цветами.
- С ума сошла баба, - шептались за спиной. - Землю под сорняки переводит! Лучше бы картошки больше посадила, людям бы продала...
А ей было все равно. Она впервые в жизни делала что-то совершенно бесполезное с точки зрения огорода, но такое важное для души.
К середине лета половина ее огорода превратилась в пестрый, благоухающий ковер. Он полыхал всеми цветами радуги. Пчелы и бабочки вились над ним с утра до вечера. Фрося поставила посреди этого цветочного рая старую скамейку, и каждый вечер сидела на ней, провожая солнце.
И люди потихоньку стали понимать. Сначала ребятишки гурьбой бегали посмотреть на Фросино чудо. Она выходила, улыбалась и каждому дарила по маленькому букетику. Потом и взрослые потянулись. Придут, постоят у калитки, посмотрят на эту красоту, подышат медовым воздухом, и на душе как-то светлее становится.
Она не перестала помогать. Но делала это теперь иначе. Придет к ней соседка: Фрось, испеки пирогов, а?. А она улыбнется и ответит: А давай я тебя научу, Машенька. Тесто ставить - дело нехитрое, я покажу. И покажет. И вот уже Маша сама печет пироги, да еще и Фросю угощает.
Попросят посидеть с детьми, а она скажет: Приводите ко мне в сад. Мы тут будем бабочек считать и венки плести. И вот уже дети не в четырех стенах сидят, а на воле, среди цветов, и слушают Фросины сказки про лесных фей.
Она будто перестала быть просто удобной. Она стала... нужной. Но уже по-другому. Нужен был ее тихий свет, ее спокойная мудрость, ее цветущий сад, который стал островком красоты и покоя для всей деревни.
Люди вдруг увидели в ней не пару безотказных рук, а человека. Женщину. С ее тихими радостями, с ее правом на усталость, с ее собственной жизнью. И знаете, что самое удивительное? Деревня от этого не развалилась. Наоборот. Люди как-то ближе стали друг к другу, научились просить и помогать не только Фросе, но и друг другу.
Я часто захожу к ней теперь, посидеть на ее скамейке среди цветов. Она заваривает свой травяной чай, мы молчим, смотрим на закат, и это молчание дороже всяких слов.
Смотрю я на нее, на ее светлые, спокойные глаза, на руки, что лежат на коленях - не в работе, а в отдыхе. И думаю вот о чем, дорогие мои. Жизнь ведь человеку дается один раз. И прожить ее надо не как черновик, который потом перепишешь. Важно и долг отдать, и людям помочь, кто же спорит. Но, может быть, самый главный долг у нас - перед своей собственной душой? Не дать ей зачерстветь в бесконечной суете, не забыть про нее за чужими заботами.
Вот и сидишь и думаешь, а что же такое, это тихое женское счастье? Может, оно и есть - не когда ты всем удобен, а когда ты, наконец, сам себе нужен стал? А вы как считаете?
Ваша Валентина Семёновна
Автор: Записки сельского фельдшера
© 2008‒2025 Социально‐развлекательная сеть «Фотострана». Пользователей: 23 250 868 человек
ООО «Фотострана» ОГРН: 1157847426076 ИНН: 7813238556
Адрес: 197046, РФ, г. Санкт-Петербург, муниципальный округ Посадский вн. тер. г., Певческий пер., д. 12, литера А, пом. 3-Н, ч. пом. 3
Email: support@fotostrana.ru
Основной ОКВЭД - 63.11.1 Деятельность по созданию и использованию баз данных и информационных ресурсов
Виды деятельности в соответствии с перечнем видов деятельности в области информационных технологий, утвержденным приказом Минцифры РФ от 11 мая 2023 г. № 449 - 1.01. и 2.0
Информация об используемых языках программирования, наименованиях фреймворков, программного обеспечения:
Языки: PHP, C++, С, Python, Go, JavaScript, TypeScript, Java, Kotlin, Swift
Фреймворки: Slim, Vue.js, React
Информация о реализуемом (разрабатываемом) программном обеспечении и о стоимости прав на неактивированные данные и команды через виртуальные ценности Фотомани доступна здесь и здесь
Информация, позволяющая идентифицировать программы для электронных вычислительных машин и баз данных, включенной в единый реестр российских программ для электронных вычислительных машин и баз данных (далее – реестр) в реестре, а также способы предоставления прав использования такой программы размещена здесь
Следующая запись: Рождение Афродиты, 2003
Лучшие публикации