
Актёр и обыватели
…Вместе с другими актёрами Моргунов отправился на выступление в глубинку. Ехали на машине, время перевалило за полдень, и все понимали, что пообедать в ближайшем городе не смогут – везде будут перерывы. Тогда Моргунов, увидев возле шоссе столовую, располагавшуюся в покосившемся строении, попросил водителя остановиться. «Посидите», – сказал он своим спутникам и удалился в направлении домика.
Актёры ждали какое-то время, потом решили пойти на поиски «предводителя». В столовой глазам их предстала следующая картина: Моргунов вовсю распоряжался, отдавая приказания насчёт того, что приготовить. Увидев своих коллег, указал на одного из них: «Это наш депутат». При всей любви народа к артистам «депутат» звучало весомее. Работники устроили лукуллов пир, гастролёры наелись от пуза.
«Сын Павлика Морозова», «эту стенку мы перенесём», туфли для Раневской, роскошный обед в придорожной столовке – что это было? Ради ответа на вопрос зададим сначала другой: кто такой Бывалый – главный персонаж в творческой биографии Моргунова?
Гайдаевская «тройка» – компания символическая, хотя понимать, кто в ней есть кто, можно по-разному. Скорее всего, три этих персонажа – пародии на представителей нашего общества, не только советского периода.
Балбес в исполнении Никулина – это бывший пролетарий, докатившийся до люмпена, «не пришей кобыле хвост» в трениках, с бутылкой и блуждающей улыбкой. Трус Вицина – забитый интеллигент, которого никто не уважает с его жалкими подёргиваниями тела и умоляющим выражением лица.
А Бывалый – кто?
Бывалый – чистый, беспримесный, натуральный жлоб. Идеальный в своём роде, недаром он даже внешне круглый, лысый, обтекаемый. (Здесь Гайдай использовал фактуру Моргунова, как, кстати, использовал фактуры Никулина и Вицина. Но не в одних комплекциях дело: если говорить про Бывалого, есть толстяки вялые, а он толстяк энергичный, упругий. Этакий шар, наполненный витальной силой, как всякий вдохновенный обыватель.)
Бывалый пучит глаза, напирает, из движений и тела и души преобладают направленные к себе. Всё полезно, что в рот полезло, да не отсохнет рука берущего – и далее в таком же роде. По поводу собственной персоны не испытывает ни малейшего сомнения: я хорош потому, что это я.
Даже предатель Стахович в исполнении молодого Моргунова минутами рождает в зрителе сострадание, а этот «герой», сытый и наглый, – нет. Единственный из трёх гайдаевских персонажей, Бывалый почти не вызывает симпатии, она ему и не нужна, если не материализуется во что-то выгодное.
Сыграть это самодовольство, это умение жить так, что аж завидки берут, когда смотришь на Бывалого, было дано только человеку, который единственное, о чём жалел в жизни, так о том, что не проявил себя в музыке.
Не было у Моргунова в нежном возрасте возможности учиться звукам сладким. Хотя впоследствии он играл на рояле классические произведения… не зная нот.
Посещение консерватории и разговоры с музыкантами о предмете их общей страсти были для Моргунова именинами сердца, а слушая по радио симфонический концерт, он умел безошибочно определить, кто дирижирует оркестром. Тончайший, идеальный слух. А что ещё требуется актёру, чтобы воплотить на экране пошлость, понятие неопределимое и трудно передаваемое? Пошлость жирными мазками может написать лишь тот, кто в жизни ни минуты не пошляк.
С клоуном Олегом Поповым: "Женя проверял, зрелый ли арбуз. Ну а я решил похулиганить"
Если Моргунов встречался с экземпляром, близким к его Бывалому, тут уж чувствовал свою тему и «гулял» вовсю. Как-то во время поездки артистов с концертами в Сочи им пришлось работать с довольно-таки неприятным администратором. Терпели.
Но однажды группу позвали на свадьбу, в горы. Надо сказать, что Моргунов всегда соглашался на подобные предложения, чувствуя себя в стихии человеческого праздника как рыба в воде. В тот раз, вечером, когда надо было отчаливать назад, он сказал водителю одной машины, что администратор, тот, противный, едет с ними в другой, а тому – что в первой. Так нагловатый тип остался в горном ауле и был вынужден ночью пробираться вниз по незнакомой местности. Вернулся в гостиницу к утру, босиком – стоптал сандалии.
Видимо, жлобство как экстремум мещанства Моргунов ощущал сильнее всего и на дух не выносил. (Вспомните его Соева, большого, толстого человека в маленькой, интеллигентской беретке, мучающегося от того, что ему с трудом удаётся писать агитационные куплеты.)
Сам он бывал вспыльчив, но остывал быстро: извинения, как вспоминает жена, не просил, считая свой гнев праведным, но, высказавшись, «поворачивался на каблуке» – и возвращался в хорошее расположение духа.
Наталья Николаевна говорит, что причиной вспышек мужа мог быть его давний диабет. Но быстрая отходчивость – это уже счастливое качество, выдающее человека, умеющего ценить жизнь.
Моргунов и дружил с теми, кто кое-что понимал в бытии и людях. С Вициным, к примеру, несмотря на всю несхожесть их характеров и темпераментов.
Моргунов, кстати, мог и над ним пошутить. Например, когда их поселили в роскошной по тем временам ялтинской гостинице. Вицин с дочерью только расположились в своём номере «люкс», как зашёл служащий отеля и, извинившись, подхватил телевизор. Спустя несколько минут опять вошёл – и взялся за холодильник. «Моргунов попросил всё перенести к себе», – объяснил он. Вицины отправились к нему в номер: он сидел в кресле и командным голосом разговаривал с кем-то по телефону, тут же стояли телевизор и холодильник. И что Вицин? Спокойно сказал другу – зря старался, лучше вообще вместе с ними съехал бы из этой шикарной гостиницы, потому что к вечеру здесь будет такая гулянка!..
Другая история.
В концертах, где знаменитая «тройка» принимала участие, выступление Вицина обычно ставили в конец, что было почётным. Раз Моргунов взял и отыграл весь номер Труса сам. Вицину пришлось выкручиваться. И что? И ничего: назвал Моргунова, когда тот вернулся за кулисы, нецензурным словом – и всё.
Моргунов мог ещё и такую штуку выкинуть. Выходя с компанией актёров из ресторана старого Дома кино, неподалёку от которого обычно собиралась очередь на такси, он решительно брал столбик, обозначающий стоянку, и переносил его аккурат к столпившимся собратьям по цеху.
Конечно, Моргунова узнавали, кто-то, может, хоть и внутри себя, но возмущался, рассказывал потом, что народный артист себе позволяет. Интересно, что жена Моргунова вспоминает: в её присутствии он редко так выделывался, она могла и тихо сказать ему, чтобы прекратил. То есть испортить игру. А чтобы играть разухабистость, нахальство, нужны волна, кураж!..
Кстати, узнаёте маску Бывалого?
Так актёр смеялся уже и над своей ролью, и над самим собой, подставляясь вовсю, как подставляется только клоун. Моргунов давал невольным зрителям и участникам своего перформанса почувствовать: кроме привычного хода вещей есть ещё что-то, нужное человеку, как глоток морского воздуха, как безобидное дуракаваляние, как возможность хоть недолго, но побыть другим. Но всё это редко пригождалось тогдашнему искусству.
Гайдай снимал свою «тройку» сколько мог, но его картины, несмотря на то что юмористические, – это большое кино, живущее по своим законам и всегда несущее смысловую подоплёку. А чтобы продолжать историю трёх авантюристов, требовался иной кинематограф – такой, как сегодня, с его многосерийными комедиями положений.
Жена Моргунова рассказывает, что однажды сидела в ресторане и видела, как туда входили «Лицедеи» с Вячеславом Полуниным. Каждый из них, идя к столику, разыгрывал мини-спектакль, и Наталья Николаевна подумала: её муж прекрасно смотрелся бы в этой знаменитой компании, что на сцене, что в жизни.
Другая Наталья, дочь Вицина, говорит: сейчас как раз настало время Моргунова. Всё верно, его дар шутить, импровизировать и не бояться «обидеть шуткой» был бы востребован сегодня. Моргунов стал бы звездой «камеди-клабов» и прочих юмористических скетч-шоу.
В нашем современном юморе сильно раздвинулись рамки дозволенного, недаром строки Карамзина «От сердца чистого смеётся (Смеяться, право, не грешно!) над всем, что кажется смешно» превратились в парадокс Губермана: «Смеяться вовсе не грешно над тем, что вовсе не смешно». И правда, «обидные шутки» – своего рода оксюморон. Если они шутки, то разве могут быть обидными? Поэтому те, кто понимал юмор, ценили «выходки» Моргунова и передавали рассказы о них из уст в уста, делая народным достоянием.
Он по глазам человека сразу видел, в каком тот настроении. Мог, одеваясь где-нибудь в театре или консерватории, спросить у знакомой гардеробщицы: «Что у тебя?» И ему моментально рассказывали.
Если надо было помочь, помогал: ходил по чиновничьим кабинетам, потому что знал – ему, известному актёру, не откажут.
Как-то услышал, что первая учительница его сына, к тому времени уже окончившего школу, коренная москвичка, живёт с дочерью в комнате коммуналки, и добился для неё квартиры.
Наталья Николаевна говорит, что с ним было легко: любую беду руками разведу – таков был его настрой. О чём бы его ни попросили, это было, что называется, сделано позавчера. Там, где не мог помочь действием, Моргунов прибегал… тоже к действию, только актёрскому.
Потому что жизнь – штука сложная, а человек – не железная болванка, его жалеть надо. Моргунов знал это и по себе. Испытал ещё в молодые годы одиночество: родственников, кроме матери, у него не было, и, когда он наконец пришвартовался к семейному берегу, был доволен и счастлив. Моргунов не понаслышке знал о человеческой уязвимости: пятнадцать лет из-за диабета жил под угрозой ампутации ноги, по три раза в год лежал в больнице.
Днём ему делали капельницы, а вечером он мог поехать на концерт, причём иногда выходил на сцену в костюме и тапочках, потому что только в тапочек помещалась больная нога. Объяснял это зрителям с улыбкой: мол, упало что-то на ногу.
Наставления врачей записывала жена: Евгений Александрович слушал их рассеянно. Несмотря на запреты есть сладкое, когда приносил Наталье Николаевне что-нибудь вкусное, например торт, то и себе кусок отрезал.
Зато никто не слышал от него жалоб на нездоровье. А шутки слышали. «Вы меня не вынесете вперёд ногами, – заявил Моргунов, уже худой, уже слабый телесно, во время своего последнего пребывания в больнице. – Потому что я невыносимый!» Ну какой невыносимый, если его все знакомые называли «Женечка»?
…Когда Моргунов был молод, мог на улице войти в телефонную будку, снять трубку и, выглянув наружу, протянуть её первой встречной девушке со словами: «Вас к телефону!» Девушка удивлялась, потом, сообразив, в чём дело, смеялась.
Людям нужно смеяться, и это хорошо знал большой, толстый человек с нежнейшей душой.
…Вместе с другими актёрами Моргунов отправился на выступление в глубинку. Ехали на машине, время перевалило за полдень, и все понимали, что пообедать в ближайшем городе не смогут – везде будут перерывы. Тогда Моргунов, увидев возле шоссе столовую, располагавшуюся в покосившемся строении, попросил водителя остановиться. «Посидите», – сказал он своим спутникам и удалился в направлении домика.
Актёры ждали какое-то время, потом решили пойти на поиски «предводителя». В столовой глазам их предстала следующая картина: Моргунов вовсю распоряжался, отдавая приказания насчёт того, что приготовить. Увидев своих коллег, указал на одного из них: «Это наш депутат». При всей любви народа к артистам «депутат» звучало весомее. Работники устроили лукуллов пир, гастролёры наелись от пуза.
«Сын Павлика Морозова», «эту стенку мы перенесём», туфли для Раневской, роскошный обед в придорожной столовке – что это было? Ради ответа на вопрос зададим сначала другой: кто такой Бывалый – главный персонаж в творческой биографии Моргунова?
Гайдаевская «тройка» – компания символическая, хотя понимать, кто в ней есть кто, можно по-разному. Скорее всего, три этих персонажа – пародии на представителей нашего общества, не только советского периода.
Балбес в исполнении Никулина – это бывший пролетарий, докатившийся до люмпена, «не пришей кобыле хвост» в трениках, с бутылкой и блуждающей улыбкой. Трус Вицина – забитый интеллигент, которого никто не уважает с его жалкими подёргиваниями тела и умоляющим выражением лица.
А Бывалый – кто?
Бывалый – чистый, беспримесный, натуральный жлоб. Идеальный в своём роде, недаром он даже внешне круглый, лысый, обтекаемый. (Здесь Гайдай использовал фактуру Моргунова, как, кстати, использовал фактуры Никулина и Вицина. Но не в одних комплекциях дело: если говорить про Бывалого, есть толстяки вялые, а он толстяк энергичный, упругий. Этакий шар, наполненный витальной силой, как всякий вдохновенный обыватель.)
Бывалый пучит глаза, напирает, из движений и тела и души преобладают направленные к себе. Всё полезно, что в рот полезло, да не отсохнет рука берущего – и далее в таком же роде. По поводу собственной персоны не испытывает ни малейшего сомнения: я хорош потому, что это я.
Даже предатель Стахович в исполнении молодого Моргунова минутами рождает в зрителе сострадание, а этот «герой», сытый и наглый, – нет. Единственный из трёх гайдаевских персонажей, Бывалый почти не вызывает симпатии, она ему и не нужна, если не материализуется во что-то выгодное.
Сыграть это самодовольство, это умение жить так, что аж завидки берут, когда смотришь на Бывалого, было дано только человеку, который единственное, о чём жалел в жизни, так о том, что не проявил себя в музыке.
Не было у Моргунова в нежном возрасте возможности учиться звукам сладким. Хотя впоследствии он играл на рояле классические произведения… не зная нот.
Посещение консерватории и разговоры с музыкантами о предмете их общей страсти были для Моргунова именинами сердца, а слушая по радио симфонический концерт, он умел безошибочно определить, кто дирижирует оркестром. Тончайший, идеальный слух. А что ещё требуется актёру, чтобы воплотить на экране пошлость, понятие неопределимое и трудно передаваемое? Пошлость жирными мазками может написать лишь тот, кто в жизни ни минуты не пошляк.
С клоуном Олегом Поповым: "Женя проверял, зрелый ли арбуз. Ну а я решил похулиганить"
Если Моргунов встречался с экземпляром, близким к его Бывалому, тут уж чувствовал свою тему и «гулял» вовсю. Как-то во время поездки артистов с концертами в Сочи им пришлось работать с довольно-таки неприятным администратором. Терпели.
Но однажды группу позвали на свадьбу, в горы. Надо сказать, что Моргунов всегда соглашался на подобные предложения, чувствуя себя в стихии человеческого праздника как рыба в воде. В тот раз, вечером, когда надо было отчаливать назад, он сказал водителю одной машины, что администратор, тот, противный, едет с ними в другой, а тому – что в первой. Так нагловатый тип остался в горном ауле и был вынужден ночью пробираться вниз по незнакомой местности. Вернулся в гостиницу к утру, босиком – стоптал сандалии.
Видимо, жлобство как экстремум мещанства Моргунов ощущал сильнее всего и на дух не выносил. (Вспомните его Соева, большого, толстого человека в маленькой, интеллигентской беретке, мучающегося от того, что ему с трудом удаётся писать агитационные куплеты.)
Сам он бывал вспыльчив, но остывал быстро: извинения, как вспоминает жена, не просил, считая свой гнев праведным, но, высказавшись, «поворачивался на каблуке» – и возвращался в хорошее расположение духа.
Наталья Николаевна говорит, что причиной вспышек мужа мог быть его давний диабет. Но быстрая отходчивость – это уже счастливое качество, выдающее человека, умеющего ценить жизнь.
Моргунов и дружил с теми, кто кое-что понимал в бытии и людях. С Вициным, к примеру, несмотря на всю несхожесть их характеров и темпераментов.
Моргунов, кстати, мог и над ним пошутить. Например, когда их поселили в роскошной по тем временам ялтинской гостинице. Вицин с дочерью только расположились в своём номере «люкс», как зашёл служащий отеля и, извинившись, подхватил телевизор. Спустя несколько минут опять вошёл – и взялся за холодильник. «Моргунов попросил всё перенести к себе», – объяснил он. Вицины отправились к нему в номер: он сидел в кресле и командным голосом разговаривал с кем-то по телефону, тут же стояли телевизор и холодильник. И что Вицин? Спокойно сказал другу – зря старался, лучше вообще вместе с ними съехал бы из этой шикарной гостиницы, потому что к вечеру здесь будет такая гулянка!..
Другая история.
В концертах, где знаменитая «тройка» принимала участие, выступление Вицина обычно ставили в конец, что было почётным. Раз Моргунов взял и отыграл весь номер Труса сам. Вицину пришлось выкручиваться. И что? И ничего: назвал Моргунова, когда тот вернулся за кулисы, нецензурным словом – и всё.
Моргунов мог ещё и такую штуку выкинуть. Выходя с компанией актёров из ресторана старого Дома кино, неподалёку от которого обычно собиралась очередь на такси, он решительно брал столбик, обозначающий стоянку, и переносил его аккурат к столпившимся собратьям по цеху.
Конечно, Моргунова узнавали, кто-то, может, хоть и внутри себя, но возмущался, рассказывал потом, что народный артист себе позволяет. Интересно, что жена Моргунова вспоминает: в её присутствии он редко так выделывался, она могла и тихо сказать ему, чтобы прекратил. То есть испортить игру. А чтобы играть разухабистость, нахальство, нужны волна, кураж!..
Кстати, узнаёте маску Бывалого?
Так актёр смеялся уже и над своей ролью, и над самим собой, подставляясь вовсю, как подставляется только клоун. Моргунов давал невольным зрителям и участникам своего перформанса почувствовать: кроме привычного хода вещей есть ещё что-то, нужное человеку, как глоток морского воздуха, как безобидное дуракаваляние, как возможность хоть недолго, но побыть другим. Но всё это редко пригождалось тогдашнему искусству.
Гайдай снимал свою «тройку» сколько мог, но его картины, несмотря на то что юмористические, – это большое кино, живущее по своим законам и всегда несущее смысловую подоплёку. А чтобы продолжать историю трёх авантюристов, требовался иной кинематограф – такой, как сегодня, с его многосерийными комедиями положений.
Жена Моргунова рассказывает, что однажды сидела в ресторане и видела, как туда входили «Лицедеи» с Вячеславом Полуниным. Каждый из них, идя к столику, разыгрывал мини-спектакль, и Наталья Николаевна подумала: её муж прекрасно смотрелся бы в этой знаменитой компании, что на сцене, что в жизни.
Другая Наталья, дочь Вицина, говорит: сейчас как раз настало время Моргунова. Всё верно, его дар шутить, импровизировать и не бояться «обидеть шуткой» был бы востребован сегодня. Моргунов стал бы звездой «камеди-клабов» и прочих юмористических скетч-шоу.
В нашем современном юморе сильно раздвинулись рамки дозволенного, недаром строки Карамзина «От сердца чистого смеётся (Смеяться, право, не грешно!) над всем, что кажется смешно» превратились в парадокс Губермана: «Смеяться вовсе не грешно над тем, что вовсе не смешно». И правда, «обидные шутки» – своего рода оксюморон. Если они шутки, то разве могут быть обидными? Поэтому те, кто понимал юмор, ценили «выходки» Моргунова и передавали рассказы о них из уст в уста, делая народным достоянием.
Он по глазам человека сразу видел, в каком тот настроении. Мог, одеваясь где-нибудь в театре или консерватории, спросить у знакомой гардеробщицы: «Что у тебя?» И ему моментально рассказывали.
Если надо было помочь, помогал: ходил по чиновничьим кабинетам, потому что знал – ему, известному актёру, не откажут.
Как-то услышал, что первая учительница его сына, к тому времени уже окончившего школу, коренная москвичка, живёт с дочерью в комнате коммуналки, и добился для неё квартиры.
Наталья Николаевна говорит, что с ним было легко: любую беду руками разведу – таков был его настрой. О чём бы его ни попросили, это было, что называется, сделано позавчера. Там, где не мог помочь действием, Моргунов прибегал… тоже к действию, только актёрскому.
Потому что жизнь – штука сложная, а человек – не железная болванка, его жалеть надо. Моргунов знал это и по себе. Испытал ещё в молодые годы одиночество: родственников, кроме матери, у него не было, и, когда он наконец пришвартовался к семейному берегу, был доволен и счастлив. Моргунов не понаслышке знал о человеческой уязвимости: пятнадцать лет из-за диабета жил под угрозой ампутации ноги, по три раза в год лежал в больнице.
Днём ему делали капельницы, а вечером он мог поехать на концерт, причём иногда выходил на сцену в костюме и тапочках, потому что только в тапочек помещалась больная нога. Объяснял это зрителям с улыбкой: мол, упало что-то на ногу.
Наставления врачей записывала жена: Евгений Александрович слушал их рассеянно. Несмотря на запреты есть сладкое, когда приносил Наталье Николаевне что-нибудь вкусное, например торт, то и себе кусок отрезал.
Зато никто не слышал от него жалоб на нездоровье. А шутки слышали. «Вы меня не вынесете вперёд ногами, – заявил Моргунов, уже худой, уже слабый телесно, во время своего последнего пребывания в больнице. – Потому что я невыносимый!» Ну какой невыносимый, если его все знакомые называли «Женечка»?
…Когда Моргунов был молод, мог на улице войти в телефонную будку, снять трубку и, выглянув наружу, протянуть её первой встречной девушке со словами: «Вас к телефону!» Девушка удивлялась, потом, сообразив, в чём дело, смеялась.
Людям нужно смеяться, и это хорошо знал большой, толстый человек с нежнейшей душой.

Следующая запись: Роман Филиппов разрешил вековечный спор философов о форме и содержании, доказав личным примером, что ...
Лучшие публикации