
Вопрос о здоровье Дзержинского всплыл только осенью 1922 года. 25 сентября 1922 года Г. К. Орджоникидзе сообщал руководителю Абхазии Лакобе:
«Дорогой тов. Лакоба! Могилевский и Атарбеков тебе наверное уже сообщили о том, что тт. Дзержинский, Ягода и другие едут в гости к тебе на два месяца. Надо их поместить в лучшем (чистом, без насекомых, с отоплением, освещением и т. д.) особняке у самого берега моря. Быть во всех отношениях достойными абхазцу гостеприимными хозяевами, в чем у меня нет никакого сомнения. Подробнее расскажет податель сего. Будь здоров. Крепко жму твою руку».
Вскоре, 10 ноября Дзержинский писал из Сухуми жене: «Тут солнце, тепло, море безбрежное и вечно живое, цветы, виноградники, красиво как в сказке. Кругом пальмы, мимозы, эвкалипты, кактусы, оливковые, апельсиновые и лимонные деревья, цветущие розы, камелии, магнолии — повсюду буйная растительность, вдали же цепи покрытые снегом гор, а ниже огромные леса».
Отдых в Сухуми поздней осенью 1922 г. Дзержинский сопровождал разбором разных местных чекистских и партийных дел («грузинское дело»). После «отпуска» вновь на год была работа на износ. «Когда на заседании Политбюро ЦК РКП) 3 октября 1923 года был поставлен вопрос об очередном отпуске, он просил снять этот вопрос с повестки дня, мотивируя тем, что его отпуск был бы в данный момент вреден для дела, а следовательно, и для него лично. Он ссылался на положение дел в ОГПУ и в НКПС, требующие его присутствия, на неликвидированный еще вопрос о «рабочей оппозиции» и на международную обстановку.
Всё это вызывало необходимость величайшего темпа работы и напряжения всех партийных сил. «В такой критический момент,— писал Феликс, — покидать мне Москву и работу было бы преступно. Уходить в отпуск сейчас и психологически было бы очень трудно — и отпуск не дал бы мне того, что требуется от отпуска».
2 февраля 1924 г. Дзержинский утверждён Председателем ВСНХ СССР, покинув пост наркома железных дорог. Напряженная работа не оставляла время на отдых. Как итог, 5 марта 1925 г. Политбюро вновь рассматривало вопрос о состоянии здоровья Ф. Э. Дзержинского. Политбюро за подписью И. В. Сталина постановило подтвердить необходимость выполнение Дзержинским установленного консультационной комиссией ограничения времени работы. Согласно разработанным врачами В. Крамером, П. Елистратовым и Левиным рекомендациям, для Дзержинского работа после шести часов вечера могла быть разрешена только для исключительно важных дел, выступления на собраниях должны были быть запрещены совсем, и был обязательным порядок еженедельного двухдневного отдыха (суббота и воскресенье), по возможности вне Москвы.
Напряжение сил вновь, как это уже не раз бывало, вызвало ухудшение здоровья. 29 марта 1925 г. он пишет записку врачу М. Г. Кушнеру, переправив ее через Герсона: «Я все кашляю, особенно по ночам, мокрота густая, жёлтая. Просьба дать мне лекарство для дезинфекции лёгких и для отхода мокроты. Осматривать меня не нужно. Не могу смотреть на врачей и на осмотр не соглашусь. Прошу и не возбуждать этого вопроса».
Тем не менее, летом 1925 г. ЦК ВКП уже категорически потребовал от Ф. Э. Дзержинского отправиться в отдых. Летом 1925 г. Дзержинский отдыхал в Кисловодске. По дороге в Кисловодск из Минеральных вод Дзержинский буквально забросал встретивших его секретаря Терского окружного комитета партии С. О. Котляра, директора курортов кавказских минеральных вод С. А. Мамушина и начальника Терского окружного отдела ОГПУ Ф.Т. Фомина вопросами о кавказских санаториях, их пропускной способности и возможности перевода на круглогодичную работу, а также
об условиях труда работающих там.
В Кисловодске Ф. Э. Дзержинский поселился на даче «Карс»6, построенной здесь в 1912 г. по проекту Э. Б. Ходжаева для богатого армавирского купца А.А. Тарасова. Для Дзержинского и приезжающей позднее его жены был подготовлена квартира из трех комнат, занимавшая весь второй этаж дачи. Однако Дзержинский отказался от этого предложения, заняв только одну комнату.
Многие свои прогулки Феликс Эдмундович совершал вместе с В. Р. Менжинским, тоже лечившимся в то время в Кисловодске. Соблюдая предписания лечащего врача И. Л. Баумгольца, выполнил Дзержинский и подъём на гору Машук: через каждые 50 шагов он делал минутную передышку. Но излюбленным местом его прогулок, после приезда жены, были Красные камни, неподалеку от дачи.
Отдых на Кавказе дал определенный эффект.
22 октября 1925 г. немецкие профессора Крауз и Фарстор, а также профессор Обросов провели осмотр Дзержинского с последующим консилиумом. Они сделали прогноз о дальнейшем состоянии его здоровья. Согласно ему, врачи констатировали, что:
«Диагноз: отсутствие атеросклероза и гипертонии. В анамнезе припадок вроде стенокардического. Головные боли неопределенного характера.
Прогноз: Если пациент сам себя не будет беречь и его не будут беречь, то тяжелые ангинозные припадки вновь возобновляться.
Рекомендуется: умерить страстность при работе. Регулярный отдых. Много спать, не менее 8 часов отдыхать. После обеда отдыхать 1 час не засыпая. Два раза в год отпуск не менее 4 недель каждый с пребыванием на Кавказе, который оказал уже благоприятное действие. Должен работать и не считать себя чересчур больным. Два дня в неделю свободных. Время от времени курить не более 6 папирос в день (на Кавказе), при работе не более 20 папирос. Профессор Крауз Профессор Фарстрер Профессор Обросов».
Однако все эти предписания, при общей загруженности Дзержинского мало что стоили. Весной 1926 г. многие обращали на изменения внешности Дзержинского. Накануне, перед выступлением на Объединенном июльском пленуме 1926 г. ЦК и ЦКК ВКП Дзержинский работал дома всю ночь, готовя свою речь. Ранним утром он посетил ОГПУ и работал здесь над речью до полудня, отказавшись от завтрака. Служащие отмечали его плохое состояние. Впоследствии в его маленьком карманном дневнике была обнаружена запись: «Чувствую себя плохо».
После полудня он выехал в ВСНХ, а затем на пленум. Речь Дзержинского была очень эмоциональной, ему явно не хватало воздуха.
Участник пленума вспоминал: «Я сидел как раз против него, когда он говорил с трибуны перед верховным форумом большевистской партии. Он говорил с большой энергией, абсолютно деловито, но со страстной горячностью, когда он в своей речи касался интересов партии. На поверхностного наблюдателя он мог произвести впечатление крепкого, здорового человека. Но от тех, которые особенно внимательно присматривались, не ускользнуло, что он часто судорожно прижимал левую руку к сердцу. Позже он обе руки начал прижимать к груди, и это можно было принять за ораторский жест. Но теперь мы знаем, что свою последнюю большую речь он произнёс, несмотря на тяжёлые физические страдания. Это прижимание обеих рук к сердцу было сознательным жестом сильного человека, который всю свою жизнь считал слабость позором и который перед самой смертью не хотел, пока он не закончит свою последнюю речь, показать, что он физически страдает, не хотел казаться слабым».
Под бурные аплодисменты Дзержинский самостоятельно сошёл с трибуны и лёг на диван в соседней комнате. Врачи стали щупать пульс. Его почти не было слышно. Обеспокоенной отсутствием мужа жене секретарь Дзержинского В. Герсон по телефону сообщил, что у него был тяжёлый приступ грудной жабы и что он лежит в одной из комнат Большого Кремлёвского дворца. Секретарь Дзержинского по ВСНХ С. Реденс и А. Я. Беленький сопроводили Дзержинского домой.
«Когда первый приступ слабости прошёл, он встал и, пошатнувшись, пошёл по коридору. На просьбу отдать свой портфель, ответил:
— Я сам могу.
Придя на квартиру, он подошёл к постели и, опять отклонив помощь, чуть слышно прошептал:
— Я сам...
И тут же замертво упал».
«Дорогой тов. Лакоба! Могилевский и Атарбеков тебе наверное уже сообщили о том, что тт. Дзержинский, Ягода и другие едут в гости к тебе на два месяца. Надо их поместить в лучшем (чистом, без насекомых, с отоплением, освещением и т. д.) особняке у самого берега моря. Быть во всех отношениях достойными абхазцу гостеприимными хозяевами, в чем у меня нет никакого сомнения. Подробнее расскажет податель сего. Будь здоров. Крепко жму твою руку».
Вскоре, 10 ноября Дзержинский писал из Сухуми жене: «Тут солнце, тепло, море безбрежное и вечно живое, цветы, виноградники, красиво как в сказке. Кругом пальмы, мимозы, эвкалипты, кактусы, оливковые, апельсиновые и лимонные деревья, цветущие розы, камелии, магнолии — повсюду буйная растительность, вдали же цепи покрытые снегом гор, а ниже огромные леса».
Отдых в Сухуми поздней осенью 1922 г. Дзержинский сопровождал разбором разных местных чекистских и партийных дел («грузинское дело»). После «отпуска» вновь на год была работа на износ. «Когда на заседании Политбюро ЦК РКП) 3 октября 1923 года был поставлен вопрос об очередном отпуске, он просил снять этот вопрос с повестки дня, мотивируя тем, что его отпуск был бы в данный момент вреден для дела, а следовательно, и для него лично. Он ссылался на положение дел в ОГПУ и в НКПС, требующие его присутствия, на неликвидированный еще вопрос о «рабочей оппозиции» и на международную обстановку.
Всё это вызывало необходимость величайшего темпа работы и напряжения всех партийных сил. «В такой критический момент,— писал Феликс, — покидать мне Москву и работу было бы преступно. Уходить в отпуск сейчас и психологически было бы очень трудно — и отпуск не дал бы мне того, что требуется от отпуска».
2 февраля 1924 г. Дзержинский утверждён Председателем ВСНХ СССР, покинув пост наркома железных дорог. Напряженная работа не оставляла время на отдых. Как итог, 5 марта 1925 г. Политбюро вновь рассматривало вопрос о состоянии здоровья Ф. Э. Дзержинского. Политбюро за подписью И. В. Сталина постановило подтвердить необходимость выполнение Дзержинским установленного консультационной комиссией ограничения времени работы. Согласно разработанным врачами В. Крамером, П. Елистратовым и Левиным рекомендациям, для Дзержинского работа после шести часов вечера могла быть разрешена только для исключительно важных дел, выступления на собраниях должны были быть запрещены совсем, и был обязательным порядок еженедельного двухдневного отдыха (суббота и воскресенье), по возможности вне Москвы.
Напряжение сил вновь, как это уже не раз бывало, вызвало ухудшение здоровья. 29 марта 1925 г. он пишет записку врачу М. Г. Кушнеру, переправив ее через Герсона: «Я все кашляю, особенно по ночам, мокрота густая, жёлтая. Просьба дать мне лекарство для дезинфекции лёгких и для отхода мокроты. Осматривать меня не нужно. Не могу смотреть на врачей и на осмотр не соглашусь. Прошу и не возбуждать этого вопроса».
Тем не менее, летом 1925 г. ЦК ВКП уже категорически потребовал от Ф. Э. Дзержинского отправиться в отдых. Летом 1925 г. Дзержинский отдыхал в Кисловодске. По дороге в Кисловодск из Минеральных вод Дзержинский буквально забросал встретивших его секретаря Терского окружного комитета партии С. О. Котляра, директора курортов кавказских минеральных вод С. А. Мамушина и начальника Терского окружного отдела ОГПУ Ф.Т. Фомина вопросами о кавказских санаториях, их пропускной способности и возможности перевода на круглогодичную работу, а также
об условиях труда работающих там.
В Кисловодске Ф. Э. Дзержинский поселился на даче «Карс»6, построенной здесь в 1912 г. по проекту Э. Б. Ходжаева для богатого армавирского купца А.А. Тарасова. Для Дзержинского и приезжающей позднее его жены был подготовлена квартира из трех комнат, занимавшая весь второй этаж дачи. Однако Дзержинский отказался от этого предложения, заняв только одну комнату.
Многие свои прогулки Феликс Эдмундович совершал вместе с В. Р. Менжинским, тоже лечившимся в то время в Кисловодске. Соблюдая предписания лечащего врача И. Л. Баумгольца, выполнил Дзержинский и подъём на гору Машук: через каждые 50 шагов он делал минутную передышку. Но излюбленным местом его прогулок, после приезда жены, были Красные камни, неподалеку от дачи.
Отдых на Кавказе дал определенный эффект.
22 октября 1925 г. немецкие профессора Крауз и Фарстор, а также профессор Обросов провели осмотр Дзержинского с последующим консилиумом. Они сделали прогноз о дальнейшем состоянии его здоровья. Согласно ему, врачи констатировали, что:
«Диагноз: отсутствие атеросклероза и гипертонии. В анамнезе припадок вроде стенокардического. Головные боли неопределенного характера.
Прогноз: Если пациент сам себя не будет беречь и его не будут беречь, то тяжелые ангинозные припадки вновь возобновляться.
Рекомендуется: умерить страстность при работе. Регулярный отдых. Много спать, не менее 8 часов отдыхать. После обеда отдыхать 1 час не засыпая. Два раза в год отпуск не менее 4 недель каждый с пребыванием на Кавказе, который оказал уже благоприятное действие. Должен работать и не считать себя чересчур больным. Два дня в неделю свободных. Время от времени курить не более 6 папирос в день (на Кавказе), при работе не более 20 папирос. Профессор Крауз Профессор Фарстрер Профессор Обросов».
Однако все эти предписания, при общей загруженности Дзержинского мало что стоили. Весной 1926 г. многие обращали на изменения внешности Дзержинского. Накануне, перед выступлением на Объединенном июльском пленуме 1926 г. ЦК и ЦКК ВКП Дзержинский работал дома всю ночь, готовя свою речь. Ранним утром он посетил ОГПУ и работал здесь над речью до полудня, отказавшись от завтрака. Служащие отмечали его плохое состояние. Впоследствии в его маленьком карманном дневнике была обнаружена запись: «Чувствую себя плохо».
После полудня он выехал в ВСНХ, а затем на пленум. Речь Дзержинского была очень эмоциональной, ему явно не хватало воздуха.
Участник пленума вспоминал: «Я сидел как раз против него, когда он говорил с трибуны перед верховным форумом большевистской партии. Он говорил с большой энергией, абсолютно деловито, но со страстной горячностью, когда он в своей речи касался интересов партии. На поверхностного наблюдателя он мог произвести впечатление крепкого, здорового человека. Но от тех, которые особенно внимательно присматривались, не ускользнуло, что он часто судорожно прижимал левую руку к сердцу. Позже он обе руки начал прижимать к груди, и это можно было принять за ораторский жест. Но теперь мы знаем, что свою последнюю большую речь он произнёс, несмотря на тяжёлые физические страдания. Это прижимание обеих рук к сердцу было сознательным жестом сильного человека, который всю свою жизнь считал слабость позором и который перед самой смертью не хотел, пока он не закончит свою последнюю речь, показать, что он физически страдает, не хотел казаться слабым».
Под бурные аплодисменты Дзержинский самостоятельно сошёл с трибуны и лёг на диван в соседней комнате. Врачи стали щупать пульс. Его почти не было слышно. Обеспокоенной отсутствием мужа жене секретарь Дзержинского В. Герсон по телефону сообщил, что у него был тяжёлый приступ грудной жабы и что он лежит в одной из комнат Большого Кремлёвского дворца. Секретарь Дзержинского по ВСНХ С. Реденс и А. Я. Беленький сопроводили Дзержинского домой.
«Когда первый приступ слабости прошёл, он встал и, пошатнувшись, пошёл по коридору. На просьбу отдать свой портфель, ответил:
— Я сам могу.
Придя на квартиру, он подошёл к постели и, опять отклонив помощь, чуть слышно прошептал:
— Я сам...
И тут же замертво упал».

Следующая запись: 25 сентября 1918 года в Горки впервые приехал председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ленин. ...
Лучшие публикации