Он бы Чужим для этого мира
Вы все на самом деле знаете этого славного парня. Вы видели его много раз. Вы следили за ним, восхищались им и восторженно боялись его.
При этом вы ни разу, скорей всего, не видели его лица.
Так что знакомьтесь. Это — Боладжи Бадеджо, человек, ставший Чужим.
Болaджи родился в Нигерии, и отроду был масай — потомок одного из cамых воинственных и архаичных народов Северной Африки. Но окрyжение его было очень далеко от традиционного масайского быта. Семья Бадеджо давным–давно переехала в город, и стали они глубоко интеллигентными ребятами: отец Боладжи работал директором и ведущим диктором главной нигерийской радиостудии, дядя был известным скульптором. Благодаря этим успешным карьерам семье удалось скопить недурные по нигерийским меркам деньги — но это не спасло их от беды. В раннем детстве у Боладжи диагностировали серповидно–клеточную анемию — бич Африки, лютую наследственную хворь, по какой–то причине снова и снова пробуждающуюся у негроидов от Мавритании до Зулуленда.
Болезнь эта очень коварна. Она может спать в организме десятилетиями — а потом неожиданно безобидное какое–нибудь простудное заболевание запускает её развитие, и человек сгорает почти мгновенно. Жить с этой дрянью — это постоянно ходить под дамокловым мечом. Боладжи с самого начала знал о своей болезни, но в депрессию не впал и особой мнительностью не отличался никогда. Возможно, впрочем, что именно понимание того, что сын в любой момент может умереть, в целом заставило родных относиться к нему с некоторым особым вниманием и сколько–то потакать его желаниям.
А желание у Боладжи, в сущности, было одно, но здоровенное: он очень, очень хотел стать профессиональным художником–дизайнером, и учиться не где–нибудь у местных мастеров, а в Европе. И семья пошла ему навстречу. Отцу удалось оплатить для сына обучение ажно в Лондоне! Впрочем, Боладжи довольно быстро доказал, что он сам по себе чертовски талантлив, и начал выигрывать стипендию за стипендией. Почти сразу после выпуска ему удалось получить выгодный заказ — оформление интерьера для одного из фешенебельных лондонских ресторанов. Парнем он был компанейским, и радостно потащил отмечать удачу в паб всех друзей–приятелей.
Там–то на него и наткнулся Питер Арчер, директор по кастингу первого "Чужого", человек, который на этот момент был в полном отчаянии.
Съёмки срывались, и срывались по самой дурацкой причине: фильм невозможно было снять без, собственно, заглавного героя — Великой Космической Твари. CGI тогда был, мягко говоря, отсутствующий, поэтому играть ксеноморфа должен был человек в костюме. Костюм–то имелся, и какой! Офигенный, страшный, сделанный великим Гигером. А вот человека в него нужного никак засунуть не удавалось.
Были каскадёры — один за другим. И они не могли двигаться так, как надо. У Чужого были очень длинные конечности, средние мужские руки и ноги заполняли их не до конца — и движения получались смазанными и нелепыми. Сам Ридли Скотт, режиссёр, вне себя от ярости восклицал, что это похоже не на пришельца, а на рекламного человечка "Мишлен". Были профессиональные манекенщицы. Им сколько–то хватало пропорций — но изящным девушкам было невероятно тяжело таскать на себе эти адские килограммы резины. Были цирковые акробаты. Пробовался даже сам Питер Мейхью — Чубакка! — но даже у него получилось что–то скорее именно чубаккоподобное, тяжеловесное и неуклюжее. Скотт был неумолим: Чужой должен быть гвоздём всей истории, он должен быть страшен, а не смешон.
Возможно, Арчер зашёл в паб просто чтоб залить тоску. Но факт в том, что на мистера Бадеджо он обратил внимание мгновенно.
Среди масаев нормой является ОЧЕНЬ высокий рост. В нашем новоиспечённом художнике было два десять с хвостиком. И — как это бывает среди больных серповидно–клеточной — у него были слегка искажённые пропорции тела: короткое туловище и ужасно длинные, тощие руки и ноги. Притом с детства Боладжи охотно занимался разновсяким спортом, поэтому всё это ещё и было оплетено неплохими такими мышцами и двигалось хлёстко и точно. Арчер увидел его — и обомлел: это была уникальная находка. Он накинулся на молодого человека сразу, безжалостно прервав дружескую пьянку, и начал ковать железо по–горячему.
Сперва, правду сказать, Боладжи даже слегка оскорбился. Он, как–никак, был образованным творческим человеком, и — играть, по сути, цирковую роль? какую–то дикую инопланетную макаку? Но Арчеру удалось уговорить его хотя бы придти с ним в студию, а там продемонстрировал ему Костюм и полную подборку гигеровских концепт–артов. Что тут сказать! Боладжи был художником, и увидев ЭТО — влюбился сразу же, с первого взгляда и напрочь. В первый же день он несколько часов бродил по студийным декорациям — внутренностям корабля "Ностромо" — нацепив голову твари: привыкал к её необычному балансу и весу. А потом серьёзнейшим образом взялся за дело.
Все рекомендации каскадёров–инструкторов Боладжи проигнорировал. Вместо этого он стал разрабатывать пластику своего будущего персонажа самостоятельно, тренируясь неустанно, в костюме и без. Источников для образа движения Чужого у него было три.
Во–первых, он вспомнил своего дедушку, который ещё в детстве показывал ему старинные стойки и удары, которые применяли масаи при традиционной охоте с ассегаем на льва.
Во–вторых, он перебрал с десяток боевых искусств, ходил к разным тренерам, и по итогам остановился на китайском тайцзицюане, которым и занимался несколько месяцев.
В–третьих, он просиживал дни в инсектарии Лондонского зоопарка, наблюдая за богомолами, бесконечно зарисовывая их позы и движения, и просматривал киносъёмки этих, хм, замечательных насекомых.
Смешать и взболтать как следует.
Получилось... ну, то, что получилось. Вы все это видели. Сама хищность, ярость и совершенная чужеродность всему земному и привычному. Соратники по съёмкам потом признавались, что им почти не приходилось отыгрывать страх: в движениях Твари было что–то настолько жуткое, что будило испуганную обезьяну внутри мозга, и крик вырывался из глотки сам по себе. Боладжи сыграл сам, без дублёров, практически все сцены. Подменить его каскадёром пришлось только пару раз, когда по сценарию чудовище развлекалось на верхнем ярусе: выросший в нигерийской, ровной как стол, пустоши, Бадеджо неожиданно обнаружил у себя изрядный страх высоты. Всё остальное — сам, только сам, от первой до последней сцены. Чужой явился в мир.
После съёмок Боладжи осаждали с предложениями, ему прочили отличную кинокарьеру — но он прекрасно понимал, что после Чужого играть ему предстоит чудищ до конца жизни, что его не устраивало; да и вообще планы на себя у него были совсем другие. Полученный гонорар он увёз домой, в Нигерию — и там открыл первую в стране арт–галерею европейского уровня, собирая и выставляя работы самых разных местных художников, включая собственные; и школу–студию дизайна до кучи. Он постепенно набирал известность, о нём писала пресса, и был он, пожалуй, счастлив. У него была прекрасная жена, тоже художница, они отменно работали вместе, и несколько детей. Семья гордилась им до одури.
В 1992 году, в тридцать девять лет он заболел вирусной пневмонией. В больнице лежать ему почти не пришлось: сочетание болезней убило его с невероятной скоростью.
А "Чужой" проломил насквозь все рейтинги и собрал свой урожай "Оскаров", став киноявлением мирового масштаба. И всю эту историю сделали по сути два художника: Гигер и Бадеджо. Первого помнят все, второго — почти никто. Ну вот помните теперь.
Ты отлично справился, масай: прикончил их всех, кроме Рипли и кота
Здесь выдают
ставки
ставки
Следующая запись: Когдa ты только родилcя, а ужe есть спойлер с твоим финалом. Рогир вaн дер Вейден. Поклонение ...
Лучшие публикации